БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ
О, Запад есть и есть Восток – их не случится сход,
Покуда Землю с Небом Бог к себе не призовёт.
Но Запада нет и Востока нет – границы, родов, племён –
В краю, где двое мужчин сошлись, из разных придя сторон.
Камал исчез с двадцатью людьми – ушёл за граничный вал.
И лошадь полковника взял с собой, полковничью гордость взял!
Её увёл из конюшни он, чуть утро сменило ночь:
Шипы подков повернул, вскочил, стегнул и умчался прочь.
И встал тогда полковничий сын и людям своим сказал:
«Никто из вас не укажет мне, где прячется вор Камал?»
И встал в ответ ресалдера сын, и молвил Мохаммед Хан:
«Его пикеты остались там, где утренний шёл туман.
Он встретит сумерки в Абазай, а в Бонаир – рассвет.
Но есть прискачет он в форт Букло, поэтому вот совет:
Как птица, мчитесь на форт Букло, и – силы Господь вам дай! –
Должны успеть вы настичь его у самой косы Джагай.
Но если там он уже, тогда – скачите скорей назад,
Ведь те места и в длину, и вширь бойцами его кишат:
Там камни слева и камни справа, колючка одна растёт,
Но кто услышит щелчок затвора – стрелка не увидит тот».
Схватил полковничий сын коня, неистовым став в седле:
Набат во рту, а душа в аду, и голова в петле.
Он в форт примчался, а там его остаться зовут, поесть.
Но кто преследует вора, тот одно знает блюдо: месть!
Вскочил полковничий сын в седло и вновь полетел вперёд –
И вскоре понял: кобыла их уже по косе идёт;
И вскоре понял, что вор вот-вот уйдёт, не прими он мер.
Кобылий глаз различив вдали, он вытащил револьвер.
Он раз пальнул, а затем второй, и в цель он почти попал.
«Стрелять умеешь ты – покажи, как скачешь», – шепнул Камал.
Как смерч несясь по косе Джагай, преследовал лошадь он –
Настырный мытарь! – точь-в-точь олень бесплодную самку в гон.
Настырный мытарь, он бил коня, за лошадью мчась гнедой,
Что, как перчаткою девушка, поигрывала уздой;
Вот камни слева и камни справа, колючка одна растёт,
Но кто затвором три раза щёлкнул – остался невидим тот.
Луна взошла, и копыта их стучали, зовя рассвет.
Он шёл, как раненый бык, она – как юный олень, след в след.
Настырный мытарь, он вниз упал, в холодный поток воды!
Камал вернулся и всадника смог вызволить из беды.
Из пальцев выбил он револьвер: там тесно сражаться им, –
И молвил: «Я пожалел тебя, ты долго скакал живым.
На двадцать миль не видать кругом ни скал, ни деревьев тут,
Но всюду люди мои сидят, с винтовкой сигнала ждут.
И только руку бы я поднял – малюток-шакалов строй,
Немедленно полетев вперёд, устроил бы пир горой;
А стоит только потом слегка мне голову наклонить,
Парящий коршун наестся так, что в небо не сможет взмыть».
«Ну что ж, – полковничий сын в ответ, – потешь-ка животный мир!
Но вспомни тех, кто за мной придёт, пока не устроил пир:
Ведь если тысяча сабель взять скелет мой примчат сюда,
Достанется дорогой ценой шакалья тебе еда.
Коням искормят они зерно, в амбарах и на корню,
Коровий кров и самих коров они предадут огню;
И если ты заплатить готов такую цену, тогда, –
В родстве с собакой шакал, – вой, пёс! Зови их скорей сюда!
А если всё же цене такой ты будешь не слишком рад,
Кобылу нашу ты мне верни, и я поскачу назад».
Камал на ноги его поднял; ответ его был таков:
«Не должен быть разговор о псах у встретившихся волков.
Я землю съем, коль поступком тем тебе причинил я вред.
Где силу взял ты, чтоб так встречать – со Смертью шутя! – рассвет?»
Сказал полковничий сын: «Даёт мне силу в крови мой род.
Прими кобылу ты в дар – свят бог, мужчину она везёт!»
Кобыла тыкалась мордой в грудь его, и Камал решил:
«Нас двое сильных мужчин: из нас ей тот, кто моложе мил.
Даю в приданое упряжь ей: узду с бирюзой, мундштук,
Седло расшитое и стремян серебряных пару штук».
В ответ полковничий сын за ствол второй револьвер достал.
«Один ты взял у врага – другой у друга возьми», – сказал.
«Такую жертву, – Камал изрек, – я только в обмен приму:
Отец твой сына послал ко мне – я сына пошлю к нему».
Он свистнул сыну и тот с горы сейчас же спустился к ним;
Мял вереск он – как самец, силён, и статью с копьём сравним.
«Вот твой хозяин, – Камал сказал, – и ждёт вас обратный путь.
Всегда стезёй с ним иди одной – как щит на плече, с ним будь.
Коль твой конец или я, отец, твою не порвём с ним связь,
Ты, жизнь свою не щадя в бою, не дай ему мёртвым пасть.
Впредь ешь ты хлеб Королевы: где б ни встретил её врагов,
Сражаться ради её границ будь даже со мной готов.
Солдатом должен ты сильным стать, к могуществу путь торя –
И будешь в чине повышен ты, хоть буду повешен я».
В глаза друг другу взглянув, они ни в ком не нашли вины.
И поклялись они на крови, что братьями быть должны.
И поклялись они на крови, на хлебе, огне, земле,
Эфесе хайберского ножа и Божьих имён числе.
Настырный мытарь кобылу вёл, в седле был Камалов сын –
С ним в форт Букло он пришёл, куда недавно скакал один.
А близ кордонов заметил он, что их двадцать сабель ждут:
Там к роду горца любой солдат извечно питал вражду.
«Отбой! Отбой! – клич бросил им свой полковничий сын тотчас, –
Поймать я вора хотел вчера – теперь он один из нас!»
О, Запад есть и есть Восток – их не случится сход,
Покуда Землю с Небом Бог к себе не призовёт.
Но Запада нет и Востока нет – границы, родов, племён –
В краю, где двое мужчин сошлись, хоть с разных пришли сторон.
(От переводчика: все внутренние рифмы здесь на тех же местах, что и в оригинале).
Rudyard Kipling
The Ballad of East and West
Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God’s great Judgment Seat;
But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth,
When two strong men stand face to face, tho’ they come from the ends of the earth!
Kamal is out with twenty men to raise the Border side,
And he has lifted the Colonel’s mare that is the Colonel’s pride:
He has lifted her out of the stable-door between the dawn and the day,
And turned the calkins upon her feet, and ridden her far away.
Then up and spoke the Colonel’s son that led a troop of the Guides:
“Is there never a man of all my men can say where Kamal hides?”
Then up and spoke Mahommed Khan, the son of the Ressaldar,
“If ye know the track of the morning-mist, ye know where his pickets are.
At dusk he harries the Abazai—at dawn he is into Bonair,
But he must go by Fort Bukloh to his own place to fare,
So if ye gallop to Fort Bukloh as fast as a bird can fly,
By the favor of God ye may cut him off ere he win to the Tongue of Jagai,
But if he be passed the Tongue of Jagai, right swiftly turn ye then,
For the length and the breadth of that grisly plain is sown with Kamal’s men.
There is rock to the left, and rock to the right, and low lean thorn between,
And ye may hear a breech-bolt snick where never a man is seen.”
The Colonel’s son has taken a horse, and a raw rough dun was he,
With the mouth of a bell and the heart of Hell, and the head of the gallows-tree.
The Colonel’s son to the Fort has won, they bid him stay to eat—
Who rides at the tail of a Border thief, he sits not long at his meat.
He ’s up and away from Fort Bukloh as fast as he can fly,
Till he was aware of his father’s mare in the gut of the Tongue of Jagai,
Till he was aware of his father’s mare with Kamal upon her back,
And when he could spy the white of her eye, he made the pistol crack.
He has fired once, he has fired twice, but the whistling ball went wide.
“Ye shoot like a soldier,” Kamal said. “Show now if ye can ride.”
It ’s up and over the Tongue of Jagai, as blown dust-devils go,
The dun he fled like a stag of ten, but the mare like a barren doe.
The dun he leaned against the bit and slugged his head above,
But the red mare played with the snaffle-bars, as a maiden plays with a glove.
There was rock to the left and rock to the right, and low lean thorn between,
And thrice he heard a breech-bolt snick tho’ never a man was seen.
They have ridden the low moon out of the sky, their hoofs drum up the dawn,
The dun he went like a wounded bull, but the mare like a new-roused fawn.
The dun he fell at a water-course—in a woful heap fell he,
And Kamal has turned the red mare back, and pulled the rider free.
He has knocked the pistol out of his hand—small room was there to strive,
“’T was only by favor of mine,” quoth he, “ye rode so long alive:
There was not a rock for twenty mile, there was not a clump of tree,
But covered a man of my own men with his rifle cocked on his knee.
If I had raised my bridle-hand, as I have held it low,
The little jackals that flee so fast, were feasting all in a row:
If I had bowed my head on my breast, as I have held it high,
The kite that whistles above us now were gorged till she could not fly.”
Lightly answered the Colonel’s son:—“Do good to bird and beast,
But count who come for the broken meats before thou makest a feast.
If there should follow a thousand swords to carry my bones away,
Belike the price of a jackal’s meal were more than a thief could pay.
They will feed their horse on the standing crop, their men on the garnered grain,
The thatch of the byres will serve their fires when all the cattle are slain.
But if thou thinkest the price be fair,—thy brethren wait to sup,
The hound is kin to the jackal-spawn,—howl, dog, and call them up!
And if thou thinkest the price be high, in steer and gear and stack,
Give me my father’s mare again, and I ’ll fight my own way back!”
Kamal has gripped him by the hand and set him upon his feet.
“No talk shall be of dogs,” said he, “when wolf and gray wolf meet.
May I eat dirt if thou hast hurt of me in deed or breath;
What dam of lances brought thee forth to jest at the dawn with Death?”
Lightly answered the Colonel’s son: “I hold by the blood of my clan:
Take up the mare for my father’s gift—by God, she has carried a man!”
The red mare ran to the Colonel’s son, and nuzzled against his breast,
“We be two strong men,” said Kamal then, “but she loveth the younger best.
So she shall go with a lifter’s dower, my turquoise-studded rein,
My broidered saddle and saddle-cloth, and silver stirrups twain.”
The Colonel’s son a pistol drew and held it muzzle-end,
“Ye have taken the one from a foe,” said he; “will ye take the mate from a friend?”
“A gift for a gift,” said Kamal straight; “a limb for the risk of a limb.
Thy father has sent his son to me, I ’ll send my son to him!”
With that he whistled his only son, that dropped from a mountain-crest—
He trod the ling like a buck in spring, and he looked like a lance in rest.
“Now here is thy master,” Kamal said, “who leads a troop of the Guides,
And thou must ride at his left side as shield on shoulder rides.
Till Death or I cut loose the tie, at camp and board and bed,
Thy life is his—thy fate it is to guard him with thy head.
So thou must eat the White Queen’s meat, and all her foes are thine,
And thou must harry thy father’s hold for the peace of the border-line.
And thou must make a trooper tough and hack thy way to power—
Belike they will raise thee to Ressaldar when I am hanged in Peshawur.”
They have looked each other between the eyes, and there they found no fault,
They have taken the Oath of the Brother-in-Blood on leavened bread and salt:
They have taken the Oath of the Brother-in-Blood on fire and fresh-cut sod,
On the hilt and the haft of the Khyber knife, and the Wondrous Names of God.
The Colonel’s son he rides the mare and Kamal’s boy the dun,
And two have come back to Fort Bukloh where there went forth but one.
And when they drew to the Quarter-Guard, full twenty swords flew clear—
There was not a man but carried his feud with the blood of the mountaineer.
“Ha’ done! ha’ done!” said the Colonel’s son. “Put up the steel at your sides!
Last night ye had struck at a Border thief—to-night ’t is a man of the Guides!”
Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God’s great Judgment Seat;
But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth,
When two strong men stand face to face, tho’ they come from the ends of the earth.