Умер наш редактор, поэт Владимир Таблер

Редакция Журнала Окна
Я брожу, как по кладбищу неразглашаемых мыслей,
По пустым гиперссылкам закрытых друзьями страниц.
Там остались рецензии, споры, эмоции, числа,
И полётный разбор, и души опускание ниц.

Как друшлак пропускает эмоции ржавая память,
Но обрывки прочитанных строчек приходят во сне.
В этом кем-то случайно зашедшим заплёванном храме,
Мы хранили надежды...

Сегодня ночью умер Владас, настоящий поэт, поэт с большой буквы...
http://www.stihi.ru/avtor/tabler

Я бы хотел, чтобы вы снова и снова прочитали его стихи и почтили его память...

Главный редактор поэтического журнала "Окна"
Александр Молочников





Вот некоторые из его стихов:


Что виделось зернам под красной, как сердце, луной
на ветре озерном летящим к воде ледяной?
Что мнилось хвоинкам в паденья растянутый миг?
Да  разве мы вникнем? Ужели мы вспомним о них?

Ведь мы-то весомей по правилам этой игры,
чем сонмы несомой цветной и живой мишуры.
Ведь мы сотворили и воду, и небо, и твердь.
И мы еще в силе  придумывать жизнь, а не смерть.

Лишь мы и умеем,  чтоб ухало эхо в лесу,
чтоб ветер по мелям и птичье перо на весу.
Ведь вызвана нашей любовью мелькнувшая ость
звезды этой падшей и нас проколовшей насквозь.

И ночь налетела, и след от заката угас
и два наших тела истаяли в клекот и газ,
и только мы сами всему двуединый творец
из  плазмы  касаний,  из  лунного света сердец...

Наверно мы тоже -соринки, живое ничто...
Но все же, но все же мы были на горнем плато.
И утро небесно. И медленный лебедя лет.
А все, что не песня пусть стихнет, угаснет, уйдет.


***

Клава была пьянчужкой. Хаживала к соседям.
- Мне б хоть одеколону. Зуб у меня, нет сил...
Кто прогонял, кто блеял - мол, ты кончала б с этим,
кто-то без слов горючие жидкости выносил.

На передок опять же очень была не стойкой.
Муж-дальнобойщик в рейсе – к ней за дружком дружок.
Эх, как они скрипели старой железной койкой,
с ритмов парадных маршевых срываясь в молдавский жок!

Многих она согрела встречных и поперечных.
Даже один на „Волге“ прикатывал гамадрил -
он ее сыну Вовке огромный, что тот скворечник,
фотик широкопленочный цейсовский подарил.

Вовка по кличке Хрюня – дырявы штаны и майка.
Щеки в соплях и грязи, но не гляди, что мал...
Тут один гад смеялся:
- Что, брат, ****ует мамка?..
Вовка ему булыгою в темечко угадал.

Вылетит птичка вряд ли. Фигушки. Нет ей фарта.
Клава, в похмелье каясь, мечет с балкона вниз
брошки, сережки...Блещут в серой пыли асфальта
крупные слезы синие цейсовских фотолинз...

Муж как-то раз вернулся раньше на день из рейса...
Клава пьяна. И хахаль – кажется, сам завгар.
То есть – какая встреча, типа – зашел погреться...
Но из одежд на джентльмене – часы и густой загар.

Вот со своим загаром - эхом гремя подъездным,
с мордою свеже битой – вон со двора, ага!-
томных пугая школьниц незагорелым местом,
метко снабженным оттиском крупного сапога.

Через минуту Клава – эльф красоты и срама-
(ну- ка, оркестр,- крещендо, тутти, апофеоз!)
вылетела из дома вместе с оконной рамой
в брызгах стекла разбитого, крови и пьяных слез.

Сидя средь мятой клумбы выла, что муж убийца.
-Ой!-голосила.-Руки!..
-Ой!-повторяла.- Кровь!..
Он из подъезда вышел. Ликом черней нубийца.
Плюнул в цветник изгаженный, крякнул и был таков.

Клава, когда муж сгинул, точно в борще жиринка.
Вовсе умом стряхнулось, напрочь забыв про стыд.
- Дай на похмел мужчина! Или ты фря с ширинкой?..
- Ну, угости, соседушка! Насмерть не дай простыть...

Лет еще пять ли, шесть ли стружкой из-под рубанка
выкрутились, упали в мусор прошедших лет...
Помню – потом на лавке шамкала бабке бабка,
-Клавка-то, слышь, Петровна, наклюкалась – и привет.

Двух санитаров помню... - Ну, как ты несешь, задрыга!..
Вовка орал и рвался, был он не трезв чуток.
Помню нога торчала, помню в капроне – дырка.
Господи, и зачем же мне помнится тот чулок?..


***

Люблю тебя...
люблю тебя...
Светло и больно - как ни щурюсь.
Как ночью по небу кочую,
светясь от звездного репья.

Я думал в темный донный ил
радиолярией ажурной,
в слои привычек, лжи дежурной
давно любовь похоронил.

Но было знаменье – готов
я клясться жизнью и свободой,-
две радуги средь небосвода
сплелись, в четырнадцать цветов.

И вот я выдохнул:
- Люблю...
Иду по лезвиям разутый.
Из тьмы венозной и мазутной
к тебе свой слабый голос длю.

Люблю тебя... люблю тебя...
назло всей горечи нажитой,
назло ушибам и ошибкам
и трезвым винам сентября.

Люблю тебя...
Люблю тебя
всем своим сердцем полустертым,
распахнуто и распростерто,
не требуя и не губя.

Не покорять, как новый свет,
железной волею конкисты,
не хищной лапою когтистой,
в твоей судьбе оставить след -

хочу сподобиться, суметь
тебе хоть в чем-нибудь казаться,
хочу в глазах твоих остаться
как теплый и живой предмет...

* * *
А после карнавала
в ночи густой
гитара ворковала
не в лад, не в строй.

Еще был слышен порох
средь цветников,
но грусть сочилась в порах,
студила кровь.

Цветная паутина
изорвалась,
обрывки серпантина
втоптали в грязь.

Был выпит и расплескан
последний хмель,
все возвращалось в плоскость
привычных мер

от конфеттийных точек,
клочков фольги,
через молчанье ночи –
к делам благим.

От радостной нирваны,
от искр огня,
от масок этих рваных –
к личинам дня

1984

* * *
Мы станем птицами, я верую -
любовь крылата и нетленна.
Наверное, ты станешь белою
и черной стану я, наверно.

Вдвоем мы воспарим над крышами,
не присоединяясь к стаям.
Средь черных птиц ты будешь лишнею,
чужим я белой стае стану.

Умчимся в дальнее пространство мы,
пронзая небеса предместья.
И вечным будет наше странствие
крыло к крылу - навеки вместе...

* * *
Вечер. Тракай, а закат -токай,
все охмелить собрался.
Играй, скрипачок, этот рай смыкай
с глюками твоих брамсов.

Замок замолк, на вратах - замок.
Нежить вот-вот завоет.
В стакане туман - на большой глоток,
чтоб заложить за ворот.

Пьян рыболов (он лицом рябой),
не избежал поимки.
Сазану-кукан, а ему - любовь
к барменше-караимке.

Ах, он топырит, неся стопарь,
грязный кривой мизинец.
-Пью за тебя!
А она :
-Ступай!
Калика, проходимец...

Вечер- он мастью чернее треф.
Сам себя спросишь:"Кто ты?"
Пес ли ты рыцарь, иль так, пся крев,
родина злой икоты...

* * *

Где эти комнаты, где проживало счастье?
Дверь приоткрылась бы, в малую щелку - шасть я!..
И ведь знакомы стены и пол, да и дверь сия ведь...
Дождь за окном говорит и сирень сияет.

Можно пойти наломать вороха махровья.
В зеркале олух влюбленный - глаза коровьи.
Очень печальные то есть... Боясь до колик,
бросить сирень в окно ей, на подоконник.

Или не дождь, а солнце - пали, не жалко,
носит по улице радугу поливалка.
Тени от листьев - сечку, рванье, обрезки -
лето качает в колышимой занавеске...

Слышу родителей - в кухне, вернулись с рынка...
Яблочный запах. Боже, - ранет, пепинка...
На косяке узнаю эти зубчики - метки роста.
Все насовсем, то есть невозвратимо просто...

Были потом удовольствия, кайфы, неги.
Реки молочные были, и арфы в небе.
Нынче, казалось бы, тоже - и цвет, и смак тут.
Но почему-то яблоки так не пахнут.

Смотришь на мир водянистым и сытым взглядом,
не замечаешь сирени, кипящей рядом.
В жизни то ямы, а то - в основном - равнина.
Все хорошо. Замечательно. Непоправимо.

* * *

Сириус, Сириус, пес большой...
Или забыл я заклятья текст?
Сыпал ведь жимолость с черемшой -
кубики -рубики-кре-ке-кекс...

Жабу сушеную растолок,
с аира снятую, лил росу,
мед и нектар, лопушиный сок -
все ведь согласно папирусу...

Мол, сотворишь ты свою любовь.
Вырежи куклу из алычи...
Вырезал, вот она - палка дров...
И эликсиром ее смочи.

Я, понимаешь, со всей душой.
Выпилил, вылизал, сжег кору...
Сириус, Сириус, пес большой -
очи горЕ закатив, ору.

Но деревяшка - ни бе, ни ме...
Стукнуло что-то в грудную клеть.
В классе сижу, а Петрова Е.
Мне говорит :"Перестань храпеть!"

Ленка как Ленка, гляжу, но я
не отошел от недавних тем...
-Ленка, а ты деревянная?
Или уже ожила совсем?

С левой она мне - не будь левшой...
Кто оскорбился бы, но не я.
Сириус, Сириус, Пес Большой.
Вот вам и вся астрономия.

* * *

После дождей разнообразных
всех степеней
природа закатила праздник
на сорок дней.

На срок великого потопа
включив, как душ,
всю ярость солнечного тока -
жару и сушь.

Но праздник, жаром уморяя,
угас, зачах...
Луна с иссохшими морями
плыла в ночах.

Цвела вода, хирела зелень,
зной тек, как слизь.
И вовсе не было лазеек
остыть, спастись.

А что позволено при пытке?-
Сиди, потей,
ищи неяркие прибытки
в слоях потерь.

И коли не найдешь ни грана,
так хоть поймешь,
что наша жизнь - фата-маргана,
цветная ложь...

* * *

Робкий свет зари повис,
дворник взялся за труды -
выметает вторник из
окружаюшей среды.

У него перчатки - шик,
у него метла - улёт.
А он ею - шух да ших!-
и под нос себе поет.

Эта песнь - не вой щени,
ему сферы муз близки -
то есть из "Хованщины",
потому как - Мусоргский.

Он, как шайбу - с пяточка.
У него бросок - мощА!
У него жилеточка
светоотражающа.

Хоть Николой наречен,
у него дворов - пять штук,
и размерами причем -
есть, где - ших и даже - шух!

Ты мети, Колян, мети,
коль служенье таково.
Может, вовсе нетути
дел важнее твоего.

Даже если жизнь утла,
знаю, что не сдамся злу,
коли раненько с утра
слышу Колину метлу.

* * *

Прав ли твой инквизитор?
Транк ли твой вилизатор?
Знаешь, по ком позитор?
Чуешь, по ком мутатор?

Нет, ты мышей не ловишь -
мЫшленье кособоко.
Тешь свою репу, овощ.
Множь своих блох, собака.

Мол, ты почти что вечен.
Дескать, печали канут...
Фигушки, милый, - вечер...
Ариведерчи. Аут...

Сколько тебе осталось?
С гулькин хренок иль носик.
Кажется, трусишь малость?..
Осень, парниша, осень...

* * *

Наверное, пора бы о душе,
подумать, пошептаться, посудачить
с ветрами в индевелом камыше
и шорохами выстуженной дачи.

Вот я, живущий, бесом обуян,
смеюсь и вою в спящем состояньи,
вот вы - чуть шевелящие бурьян
и снегу придающие сиянье...

Вы то - звезда, а то - древесный ствол,
то вы - мотив в сосульчатой челесте.
А я, творец пустопорожних волн
и созидатель бубличных отверстий...

Я не умею, милые мои,
которых слышу в воздухе холодном,
крутить снежинок белые рои
и быть от всякой сущности свободным.

Но тоже стану вечен и безлик,
и буду жить в терновнике и дроке,
и вместе с вами шевелить тростник
и завивать поземку на дороге...


Владимир Таблер

Поэт. Родился в г.Березники Пермской области, детство провел в Гродно, где и начал заниматься сочинительством. С 1972 года жил в Каунасе, Литва. Окончил Каунасский политехнический институт. Инженер-электрик, проектировщик и эксперт по электрическим сетям и системам автоматики.
Первые стихи опубликовал в 1979. До 1984 стихи публиковались в республиканской и всесоюзной печати. С 1984 до 2002 не писал.
В 2003 в Вильнюсе

вышла книга "Избранные стихотворения".

Стихи публиковались в журналах "Новый берег", "Окна" (Германия), "Свой круг" (Канада), "Сетевая поэзия", альманахе "Воскресение".

Полуфиналист конкурса им. Гумилёва в 2005 и 2006 годах. Победитель конкурса в честь пятилетия сайта "Термитник поэзии". Победитель III республиканского конкурса "Современная русская поэзия Литвы-2007".
Редактор поэтического журнала "Окна".

Умер в ночь с 21 на 22 мая 2010 года









Светлая память....