Давным-давно, пятнадцать лет назад…
Е.Рейн
Давным-давно, пятнадцать лет назад я
на кабельный канал пришел работать
в программу новостей. Там собралась
веселая компания - элита
журфака МГУ. Корреспондентки
- красавицы, спортсменки итд,
корреспонденты - сплошь киноактеры,
бери любого в мыльный сериал
и рейтинги заоблачными будут.
Конечно же в подобном коллективе
кипела жизнь: служебные романы,
(куда без этого?) совместные поездки
на дискотеки, в клубы в дни рожденья,
смех на планерках, словом – карнавал
и ярмарка тщеславия. Одна
лишь девушка от прочих отличалась.
Она бродила в этой кутерьме
как будто замороженная, или,
скорее - заторможенная, или,
как будто бы несет тяжелый груз.
Бесцветный тихий голос, бледный лик,
огромные глаза печальные. Она
была мой непосредственный начальник.
Меня это нисколько не смутило -
такой характер, мало ли бывает!
Я не спешил с расспросами, я сам
не очень-то открытый человек,
и не люблю, когда мне лезут в душу.
Прошла неделя, я освоился немного
Разговорились как-то мы. Она
приехала в столицу из Иркутска.
Муж-одногодок - вместе поступали,
родили дочку – скоро будет годик,
на ножки встала… Все - как обычно,
только у нее, у этой девушки,
проблемы со здоровьем – лейкемия
в какой-то поздней стадии -
рак крови.
Врачи три года толком не могли
поставить окончательный диагноз.
Две операции - сперва в родном
Иркутске, потом в Москве. Теперь
она четыре раза в месяц ходит
в больницу на переливанье крови,
а после, сразу едет на работу.
Лекарства и другие процедуры
частично ей оплачивал канал,
но все равно - огромные расходы.
Снимать квартиру дорого в столице,
и кучу денег требует ребенок.
Муж потерял работу на ТВ
и с дочкой вместо няни, и она
все тянет на себе, полуживая.
Но главное - болезнь не остановишь
уже никак. Ей года два осталось,
и то - лишь в лучшем случае.
Я слушал
ее и думал: «Почему? Какая
чудовищная несправедливость!
Она умна, красива, молода,
талантлива и вдруг… должна погибнуть.
Но не сдается и не опускает руки,
какая сила духа, воля к жизни!
Вот - истинного мужества пример
достойный, черт возьми, поэмы!»
Я две недели был под впечатленьем
ее рассказа, на нее смотрел
как на восьмое чудо света, не иначе.
Ей богу, я чуть было не влюбился!
Но дальше…
Дальше, стал я замечать,
что все не так уж гладко в коллективе.
Недаром, видно, от больных людей
стараются отгородить здоровых -
неловко рядом с ними находиться,
как будто бы ты в чем-то виноват.
Смешки в ее присутствии смолкали,
все начинали говорить потише,
не обсуждали модные журналы,
на отпуск планы - кто куда поедет,
вообще старались меньше говорить
о постороннем, только о работе.
Работа же в программе новостей
обычно нервная – все делается быстро.
От этого, конечно, происходит
огромное количество ошибок,
в которых, если толком разобраться,
никто конкретно, вроде не виновен,
но нагоняи получают все,
и разгребать приходится всем вместе -
отсюда, вечно мелкие конфликты.
Но с ней, другое дело. Как тут быть?
Ты знаешь - человек смертельно болен,
как на него сердиться, выяснять
кто прав, кто виноват? Смотреть в глаза,
в которых жуткий страх, отчаянье,
усталость… что скрывать! - и зависть,
злость на целый мир – «Они здоровы,
счастливы, живут, и будут жить,
а я…
я умираю», - в каждом взгляде, слове,
в каждом жесте ее читались, хоть она
была на редкость сильный человек,
и искренне пыталась удержаться
и не вываливать все это на других.
В конце концов, программа, коллектив…
работаешь – работай, нет – ступай
возьми больничный, в клинику ложись,
и там уж доставай кого угодно.
Конечно, это слишком тяжкий груз,
для двадцатичетырехлетней.
Слишком тяжкий.
А я сидел напротив и меня
сильнее прочих это задевало.
Я чувствовал вину свою - ведь я
здоров, свободен, без семьи,
могу домой уйти с работы
по расписанью - ровно в семь часов,
а ей еще монтировать программу
и ждать последний выпуск новостей,
а дома муж и дочь…
и каждую минуту
драгоценной жизни,
которую она сейчас теряет,
она могла бы с ними провести.
Я понимал все это и терпел
ее несносный тон, ее придирки,
бесцветный голос полный скрытой боли
и взгляд, в котором жуткий страх,
безумная усталость, злость на целый мир…
Единственное, что в моих глазах
меня же и оправдывает, - или,
в том была моя ошибка? - на нее
ни разу я не огрызнулся. Не посмел,
ни словом, ни намеком дать понять,
что я обижен, зол, мне тяжело,
и атмосфера в студии ужасна -
иной бы часу не провел здесь.
Но всему,
и, в том числе терпенью, есть предел:
я поступил, не то чтобы трусливо,
но малодушно - я сбежал.
Забрал аванс, сходил договорился
со сменщиками и за две недели,
до окончанья испытательного срока
уехал в Турцию.
Вернулся.
Был скандал.
Я написал «по собственному» и
с телеканалом распрощался.
Я не помню -
есть «малодушие» в списке тех грехов?
Мне кажется, должно быть, ибо в нем
источник прочих, в этом я теперь
уверен, но тогда я сказал себе:
«Держись подальше ото всех больных,
несчастных, бедных, сирых и убогих.
Их - царствие небесное, довольно
им того. Ведь ты им не поможешь.
Фальшивое сочувствие твоё
еще сильней их будет обижать.
Несчастие заразно - окружай
себя людьми счастливыми и сам
таким же станешь».
Я решил
тот неприятный случай позабыть
и я почти забыл, но в этой жизни
всё,
что мы творим, творили, никуда
не исчезает, и спустя какой-то срок
к нам возвращается подобно бумерангу.
_ _ _
Шли годы, никогда не вспоминал я
ту девушку, и жил себе спокойно,
случалось - падал, поднимался снова
и шел вперед от цели к цели, но
чем дальше жил, тем больше открывалась
мне жизнь своей печальной стороной -
«во многом знании, есть многие печали»,
и возраст о себе напоминал,
и опыт - сын ошибок трудных.
Наконец, случилось так, что целый
год сложился крайне неудачно.
Я был несчастен, болен, одинок,
расстался глупо с женщиной любимой.
Не спал две ночи кряду, и на третью
я вышел в магазин, купил вина
бутылку. Выпил всю и кое-как
заснул часа на три. Мне снилось будто
я делю пятьсот на восемнадцать
и не могу никак найти ответ…
какой-то бред, короче! Я проснулся -
луна в окно светила так тоскливо,
от фонарей машин полночных тени
по потолку бежали, и вода
на кухне мерно капала… и вдруг
мне стало абсолютно ясно - жизнь
не удалась и дальше ничего
хорошего не будет. Всё, что мог
я растерял, сломал, разбил, испортил,
ни дома, ни карьеры, ни друзей…
Однако, как же прав был Федор
Михайлович, мол, худшее – когда
вам некуда уже идти! Так вот –
мне просто было некуда пойти,
и не за что мне было ухватиться.
Похмелье, одиночество, усталость,
и страх, и боль душевная, и злоба
на себя, на целый мир - сплелись
в такое черное отчаянье, словно
заглянул я в самый мрак кромешный,
и тогда,
я вспомнил эту девушку.
Я знаю - чуда не случилось, и ее
давно уже в живых нет, но сейчас
передо мной она стояла как живая,
и на какое-то мгновение тот ад,
который в ее душе тогда творился -
в своей я чувствовал и жалость,
отчаянную жалость к ней, к себе…
Раскаяние и стыд меня душили,
и я закрыл лицо руками,
и заплакал.