Его звали Женька. Черт возьми, красивый был парень! Пронзительные серо-голубые глаза так и впивались в душу, выпивая сок правды. Наглая жиганская улыбка и развязная походка пьянили девчонок сильнее крепленого вина. От него нельзя было утаить ничего. И Люда, серая незаметная мышка из 10-го «Б», не смогла утаить от него самого заветного. Втрескалась по уши, летала на крыльях первой, незрелой любви. Дни мчались, как скорые поезда, и конечной остановкой каждый раз были горько-сладкие слезы в подушку: а вдруг он ее не полюбит?
А Женька взрослел на глазах. Он курил по-взрослому, взатяжку, тайком от всех научившись пускать колечки дыма в виде миниатюрных сердечек. За какие-то короткие месяцы он пересел с устаревшего в понятии его компании мопеда на новенький сверкающий мотоцикл, и, мчась мимо нее по залитой солнцем улице, громко сигналил и подмигивал ей, приспустив пижонские черные очки. Люда замирала при виде его и слушала бешеный стук собственного сердца.
Женька зря надеялся на удачу, гоняя на крутых виражах. Скорость и кураж — плохие союзники, и однажды они его подвели. Люда первая узнала о несчастье — еще до того как страшная весть облетела округу. Почувствовала, наверное. Ноги сами понесли ее в больницу. Она трясущимися руками открыла дверь и едва слышным голосом прохрипела Женькину фамилию в регистратуре. «Тяжелый он, нельзя к нему сейчас»,— сочувственно сказала женщина в белом халате. Люда наотрез отказалась идти домой и решила, что останется здесь, пока ее не пустят к Женьке. Через несколько часов врач, устав смотреть на жалобное лицо девчонки, сидевшей тихо, как мышка, в углу, сунул ей халат, пробурчал что-то про пять минут и открыл дверь в палату. Бинты и кровь не сразу бросились в глаза, потому что Люда прежде всего заметила потухший Женькин взгляд. «Чего пришла?» — буркнул он и отвернулся. И она поняла: Женька просто не хочет, чтобы она видела его слезы. Он ругался матом и вдруг затихал, потом начинал рыдать, как ребенок, потом снова ругался. Из всего услышанного Люда поняла: Женьке поставили неутешительный диагноз и он вряд ли встанет на ноги. Не вынеся напряжения, не умея так быстро осознавать страшные новости, да и просто чтобы привести парня в чувство, Людмила вдруг шлепнула его ладошкой по щеке и заговорила ледяным тоном: «Тряпка! Я думала, ты — сильный! Ну подумаешь, врачи сказали. Врачи ошибаются. А я… я никогда не ошибаюсь. И ты у меня еще танцевать будешь!»
Бледная и решительная, она вышла из палаты с твердым намерением снова вернуться сюда. Женька, получив оплеуху от «книжной крысы», встрепенулся и был возмущен до предела. Да кто она такая, эта… Он даже слова подходящего не мог подобрать. И все же, несмотря на боль, возмущение и отчаяние, он вдруг сердцем почувствовал, что, может быть, шанс у него таки появился — если не танцевать, то хотя бы ходить.
Люда рылась в медицинской литературе, словно ища клад. Она обзвонила всех, кто хоть как-то был связан с медициной или спортом, расспрашивая об особенностях Женькиной травмы и ее последствиях. Больше всего ее интересовали шансы на успех и похожие случаи, произошедшие с другими людьми. Как говорится, ищущий да обрящет. Людмила не только нашла человека, когда-то прикованного к постели, а ныне здравствующего, но и привела его к Женьке. Разговор был тяжелым, Женька — как всегда, упрямым. Но в конце концов он сдался. И Людмила стала одновременно его тренером и сиделкой, строго контролируя каждое его движение и даже фиксируя успехи и неудачи в специальной тетрадке — а вдруг понадобится отследить ситуацию.
Родители Женьки удивлялись настойчивости этой странной девушки, бросившей все свои дела ради их сына. Но вмешиваться не стали, чем черт не шутит. Тем более что все испробованные ими методы результата не дали. Женька отставал по школьной программе, и Люда стала учить уроки вместе с ним. Постепенно парень приходил в себя, и однажды Люда увидела знакомую обаятельную улыбку на все 32. А еще — в протянутой Женькиной руке был букет невообразимых размеров. «Прости меня, слышь»,— парень чувствовал себя неловко из-за того, что Люде так долго пришлось с ним возиться. И он решил, что непременно удивит ее результатами. Когда Люда уходила, Женька тренировался снова и снова — до умопомрачения. Он закрывал глаза и представлял, как сделает свои первые шаги навстречу ей. В науке это называется визуализацией своих целей для скорейшего их достижения. А вообще для Женьки было очень важно взять этот барьер.
И барьер был взят. Неуклюже, как ребенок, Женька передвигал непослушные ноги, превозмогая боль и страх. В этот момент он знал только одно — рядом человек, который готов жизнь положить на то, чтобы он снова стал таким, каким был. Люда стояла в пяти шагах от него и молча плакала, а когда Женька дотронулся до ее руки и сказал: «Ну, с почином нас!» — она опустилась на пол и обняла его за ноги. На пороге, застыв в изумлении, стояли отец с матерью Женьки, не в силах сказать и слова.
На выпускной вечер Женька с Людой пошли вдвоем. Общепризнанный шалопай и хулиган оказался весьма прилежным учеником, а Люда — прирожденным педагогом, и все экзамены парень сдал на твердое «хорошо». Когда заиграла музыка медленного танца, Женька повернулся к Люде: «Ты-то мне обещала, что я буду танцевать. А вот я не взял с тебя того же обещания. Так как насчет танца?» Вся школа смотрела на них — красивых и счастливых. Женька чуть прихрамывал, но этого никто не заметил. Зато все заметили, каким он стал. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло…
Лина Яланская, г. Никополь