(Давние бредовые видения, пришедшие во сне, не имеющие никакого смысла и логики)
Анастасия просыпалась рано,
Имея в теле странное томленье,
Природа коего была необъяснима.
Природа же вокруг Анастасии пела,
Пылала красками, зудела постоянством.
Когда Анастасия совершала
В саду, в секретном месте омовенье,
Ее любовник нежился в постели,
Другой курил – оно от всех болезней,
Особо натощак и непременно утром.
Так вот… Ведь был еще и третий.
Особенно телесные запросы,
Хотя душевные - не на последнем месте,
Всегда тревожили Анастасию.
Третий… Он внимания не стоит.
Но мы к нему вернемся. Малость позже.
Анастасия одевалась долго.
Любуясь справедливо красотою,
Не как Нарцисс несчастный! Нет.
А справедливо.
Она превосходила очень многих
Лицом и телом. И в других явленьях.
И любовалась этим одиноко –
Любовники не в счет – куда Нарциссу.
За завтраком - лишь нежное дыханье,
Да чашка кофе с запахом росы.
С мелодией, в беспечности забытой,
И с грустью от того, что одиноко.
Одиноко? Ерунда. То просто легкость чисел.
Мелодия?… Да Бог с ней.
Для женщины мелодия – лишь ветер.
Вчерашний сон в тональности мажорной.
Анастасия глубоко вздыхает:
На небе облака, а в теле – вздохи.
Анастасия ощущает звуки –
Нет-нет, не в доме! Это много дальше.
В себе. Она поёт. Теперь вот в доме.
Бывало, что Анастасия пела…
О гОдах, проведенных где-то
С далеким, подзабытым Милым Другом,
Что рисовал бесчисленно портреты
Мужчин и женщин в образе великих
Грешников и грешниц.
Анастасия знала много песен,
И Милый Друг – лишь мокрая подушка,
Что непременно высохнет к утру…
И высохнет ее воспоминанье.
И механически она его положит
В страницы книги старой, как гербарий.
Пора идти гулять. Движение волнует.
Она одета и ухожена. Картинка.
(Написана когда-то Милым Другом?)
Нет! Картинка с выставки. Виденье.
Анастасия движется бесшумно.
Бесшумно собирает чемоданы.
Приходит и уходит Летней Ночью.
Бесшумно плачет. Открывает книги.
И мечется в конвульсиях оргазма.
Поёт, смеется и гуляет.
Помимо лиц приветливых (мужчины),
И озабоченных (то старики и дети),
Встречается заботливая зависть
(Домохозяйки, что мелькают в окнах).
Ее волнует всякий взгляд, но всё же…
Она, внезапно для себя – взлетает.
- К чему? Ведь я же не одета для полетов!
Прохожие идут, не замечают…
Но право – это очень интересно:
Вот так лететь, не утруждаясь в крыльях…
Фантазии. Однако же – пора.
Явиться должен в полдень Роберт,
А ветер растрепал одежды и прическу –
Ведь Роберт любит сам всё растрепать…
Анастасия любит возвращаться.
Ах, Роберт, Роберт! Ты могуч и статен,
Кто знал тебя – все говорили – непорочен.
А кто любил тебя – кричал, что ты безгрешен.
Ну это, право – ерунда. Такие мысли
Приходят всякий раз в трепещущее тело,
Когда глаза увидят смерть.
Ведь ты давно в могиле…
Но чем же ты привлек Анастасию?
Бесстыдными глазами? Вдохновеньем,
С которым ты встречал своё инферно?
Иль толстым-толстым
дневником.
С постыдным содержаньем?
Нет.
Кто знал тебя не в смысле сексуальном –
А их немного – непременно скажут,
Что не был, Роберт, ты могуч и статен,
И дневников не писывал ты сроду,
А на губах твоих – улыбка той Мадонны,
Что на груди имела ягодИцы.
(По слухам – с доказательством учёных).
Но ты – нетонкого ума романтик –
Знал тайну. Право, все об этом знали,
Но не умели, не могли, не состояли…
А ты летал в далёкий космос,
А ты питался радостью незнанья,
И мог себе позволить вещий сон
В каких-нибудь пятнадцать тысяч лет.
А низкорослые земляне называли:
«Это». «Будущее». Прочей ерундою.
А ты летал туда. И все оргазмы мира
Ты раздувал, как сонм опавших листьев.
А возвращаясь – плакал, как ребенок,
Который потерял любимую игрушку.
Любимую… То не было б так грустно,
Когда б ты, прилетая – жил.
Но ты соскучился и умер. Всех покинул.
И долго сожалел об этом, потому что
Скука не пропала. А лежать в могиле –
Что может быть скучней? Но к счастью
Для тебя – тебя нашла Анастасия.
Анастасия знала, где искать.
Какая разница – живой ты или мертвый,
Когда она с тобой проводит ночи,
Пускай не часто, но и это много больше,
Чем ты имел бы с крыльями на небе.
Ты также улетал, и там, среди чужих галактик
Благодарил прекрасное Ничто.
За то, что (к счастью для тебя) –
Тебя нашла Анастасия.
Анастасия знала, где Тебя искать.
О, как много, как много он понял!
Безмятежность моря – обманчива,
Буйство красок природы – навязчиво.
А из того, что не купишь за деньги
Дороже всего плач ребенка.
А космос – игрушка, безделье,
Летать – так летать с размахом:
Исчезнуть и появиться
Дано человеку лишь дважды.
А может быть больше.
И это бывает.
Безумно странно:
Слышится песня –
Это поёт Анастасия в цветах.
Один цветок – Венера,
Другой – Уран. Невозможно
Услышать пение звёзд,
Если лежишь в постели.
Бывало, что Анастасия пела…
И Милый Друг, и все его портреты
Летели. Но не в космос, а в помойку.
Ведь пенье звёзд – загадочная радость,
А радоваться люди не умеют.
Лишь иногда поют земные песни,
Которые мгновенно забывают.
Анастасия – забывать не может.
Она лишь только вечно вспоминает
О том, что будет, и о том, что было,
О тех, кого она когда то не любила,
О тех, кто целовал ее дыханье,
И плакал, как ребенок безмятежно.
А Роберт… Что же, славный человечек.
Давным-давно, когда стояли замки,
Лет тысячу назад, а может больше
В одном из замков герцог некий жил
и дочь его. Которую похитил
дерзкий чародей и маг,
Похитил оттого, что был в нее влюблен.
Ей имя было так: Анастасия.
Отец, отчаявшись искать ее, от горя умер.
Она же радовалась странной перемене:
Ведь в замке мага было всем раздолье –
Несметные богатства, юноши и девы,
Что красотою поражали мысль…
Поэты и художники, факиры, музыканты,
Веселье пьяное без устали и умные беседы –
Все эти наважденья сочинял Леон.
(так звали Мага). К нему со всех сторон
Стекались люди, звери, птицы.
Леон же тосковал. Он был довольно молод:
Ему едва исполнилось лишь десять тысяч лет.
Пустяк!
А тут любовь. Мрак чародейских формул
Не помогал, веселье тоже. Вдруг…
Анастасия. Красота земная
Печальней неземной, но это – данность.
Любовь Магистра Зла к земной богине
Печально завершилась. Да, она исчезла.
Случайно и нелепо? Или так
Замыслил кто-то свыше? Мы не знаем.
Но, вот проходят сотни лет – и встреча.
На шумной ярмарке созвездий и проклятий
Она: всё так же молода, неотразима,
И Он – магистр колдовства в сединах.
Друг друга же они узнали сразу,
И вот свершилось – и они вдвоем парят
В высотах, коих здесь не существует:
Ее душа – не так уж и чиста.
Его – об этом мы упоминали.
Но всё- таки они встречаться стали.
Довольно часто.
Седьмой десяток тысяч лет уж шел Леону:
Радикулит, одышка, лысый череп
Уже не нагнетали прежний трепет.
И зла он не творил – не то, чтоб надоело,
Но кто-то нашептал ему случайно,
Что люди это всё не очень любят.
Ну, он и перестал.
Верховный ведь магистр
позволить может что угодно!
На старости то лет…
легким-легким светом
напитавшись вдоволь,
силуэт возникнет.
будет это летом,
ночью лунно-новой
птица грустно вскрикнет.
влажный камень пола
темного балкона –
неземные ласки.
нет! молчи, ни слова,
во дворце Леона
все снимают маски.
ты пройдешь сквозь ветви,
листья клена ранят,
нежно возбуждая…
ночью безответной
всё зовет и манит,
тихо выжидая.
ты набрось на плечи
ласку листьев клена,
и забудь об этом.
в этом мире вечном,
во дворце Леона
ты отдайся лету.
Анастасия отдавалась без остатка
Зиме и Лету. И Весне…, а Осень
Анастасия проводила дома,
Грустя без видимых на то причин.
Ах, этот дом! В нем всякое бывало:
Поступки смелые, горячие объятья,
Предательства, убийства в модных платьях,
И сны бесчисленные. Здесь слова бессильны,
Но что возможно – то читали выше.
А романтической порой, в саду за домом
Являлся многоликий призрак. Шут.
Он бы шутом ее, Анастасии.
И соответствовать старался. В меру сил:
Смеялся он, а плакала она.
Тогда, как пуст был дом, когда сума полна,
Никто не пил столетнего вина,
И тайным поцелуем не тревожил,
Не лапал нарочитым мужиком,
В карман никто не прятал чашку кофе…
Ну, словом – тишина? О нет!
Старался многоликий шут,
И, смехом заводясь, мелькала мысль:
Он дьявол? Нет. Не Он. Не Он. А почему?
Да потому, что многоликий шут
Придуман был Анастасией как то.
Анастасии было одиноко,
И вот он появился – плод фантазий.
Он мог быть кем угодно, хоть тарелкой,
Она могла быть лишь Анастасией.
Анастасии было одиноко.
Но как- же так? Позвольте… Я не верю!
Хотя звучит довольно глупо, я согласен.
Но даже тот быть может одиноким,
Кому и время – жалкая игрушка.
Но кто Она? И кто все эти люди?
Иль всё это фантазия больная?
Нет. Это было. Это есть и будет.
Пока в планетах копошатся люди,
Пока полёты – и проблема, и услада,
И радость бытия важней той песни,
Что пела поутру Анастасия.
Пока восходы и закаты равномерны,
Есть чья то воля, и судьбу решает время,
Пока мы мечемся в объятиях созвездий,
Изобретенный человеком механизм:
Пружинки, винтики, колёсики и стрелки –
Вращает этот мир. Неумолимо.
И мы уходим, чтобы возвратиться.
И если нас в пути застанет ночь,
И мы стучимся в темные ворота,
То нас пускает в дом Анастасия.
Анастасия знает, где вас ждать.
Анастасия знает, что вас мучит –
Что иссушает ваше тело – жажда,
Иль горький чай несбывшихся желаний.
Всё будет принято. Но помощи не ждите.
Ведь только неожиданное чудо
Спасет и сокрушит рассудок хрупкий,
И вас освободит от бренных истин,
Бессильных перед временем природы.
И лишь тогда, когда ваш разум тонкий
Отступит временно, в потерях и смятеньи –
Пред вам явится она – Анастасия.
И будет новый день. Возможно
Вы не увидите ее лица, но всё же
Почудится вам сладкое дыханье
Прошедших лет, и зим не наступивших,
Любви непрожитой и тяжкого похмелья;
Щемящие картины: юность, детство,
И что то, что почувствовать нельзя.
Привидятся заброшенные души,
Смеющиеся звонким смехом лица,
Слепые города в тумане людном,
И радостные будни одиноких…
И свет от единения любовью
Прольется изумительным рассветом…
И будет тихо. Ни шагов, ни песен.
Лишь только это сладкое дыханье –
То дышит вам в затылок Бесконечность.
На высшем уровне встречались Роберт
С Леоном. Обсуждали пышность залов,
Явившихся неведомо откуда.
(Но, строго говоря, оно известно:
старик Леон не удержался от бравады).
В кустах шипели экзотические гады,
И под шипенье вспомнилась Она.
Леон и Роберт уж давно водили дружбу,
Им спорить из-за женщин – неприлично…
И, более того – не навестить ли?
А мимо грациозно и бесшумно
По зальному паркету ехал танк,
В бокал с шампанским забралась лягушка,
Взирая пьяным глазом сквозь стекло.
Смешное время не неслось и не текло,
Неслись лишь куры на рояле в музыкальной,
Хоть это было явно чересчур…
- Леон, ну воля ваша, уберите кур!
- Ну что вы, Роберт?! И опять же – яйца.
Хозяйственные нужды, дЕбет – крЕдит…
Давайте выпьем, есть еще бокалы.
А после навестим Анастасию.
Анастасия любит принимать гостей.
И дружная работа челюстей,
Мешаясь с пьяной песней рыцарей отважных,
С признанием в любви и в краже битых истин
Ласкали слух ее. Не часто, но бывало:
Дуэли. Сопли, слезы, кровь (мгновенно заживало).
В алькове странных плотских увлечений
След гомосексуальных извращений,
Геронтофилов легкий флер. Эдипов комплекс, остальное.
То были гости, гости, гости…
И тишина, когда уйдет последний,
Сравнимая лишь только с тишиной такой же.
Какой то легкий флирт, утеха на ночь.
И пробужденье ранним-ранним утром –
Анастасия просыпалась рано.
Всё.
Поразъехались, поразлетелись гости.
Она одна. Зализывает раны.
Страдая от отсутствия похмелья,
Не проявляя внешне страшной злости
На всех друзей, врагов, животных и нетленных,
Что веселились здесь. Неистово, безумно.
Гуляли громко, как в последний раз,
Любили нежно, как в последний раз.
И напивались – как в последний раз.
И кто- то… Кто? Действительно в последний.
Теперь их нет. Ни тех нет, ни других.
Она одна, без света, без охраны.
Ночные вновь зализывает раны.
Постойте! Да! Ведь был какой то «третий»!?
Но он- то кто?
Вам стало интересно? Что ж…
Да, был и третий. К сожаленью
Я внешности его не знал. Или ее.
А что же? В жизни всякое бывает.
Мои слова тихонько застывают
В пространстве-времени. Моральные уроды
Изобретают где-то постоянство,
Ругают холод, запрещают пьянство,
И ратуют за эго и за мир.
Нет-нет! От темы я не отклонился:
Так, чьей- то волей жалобно разлился
В осеннем парке серый пруд,
Где листья плавают. А те, что не опали,
Умело сделав вид, что всё еще растут,
Составят пейзаж. Запущенный и тесный.
И человек в плаще зловещем, близко…
Вот вехи ситуации исходной.
Акт первый: Он, походкою свободной
(гуляет, дышит, свежий воздух, лес),
В руке, возможно, зонт наперевес,
Идёт. Цель – пруд. Но что за интерес?
Он медленно подходит и садится.
(Тут под рукою бутафорская скамья).
Глаза его бессмысленно блуждают,
А мысли постепенно исчезают
Неведомо куда. И он грустит один.
Затем, волнуясь, курит сигарету,
И смотрит нА воду – что он увидит там?
А ничего. Лишь отраженье неба.
И собственное тоже. Лодки листьев.
Вздыхает глубоко, затем уходит.
Уже не дышит свежим воздухом, не бродит.
Уходит… Это он – тот, третий.
Поверхность пруда отразила бесконечность.
В глазах же отразилась гладь воды.
Не спрашивайте – кто он. Уж спросили…
Так знайте – этот третий - это Вы.
Вот вы пришли взглянуть на бесконечность,
Взглянули и ушли, и так всю жизнь…
А может… Может очень даже дольше,
Виною неразумный интерес:
Тот человек, что вам не интересен больше.
Красиво и жестоко, но, увы –
Всё в мире правильно и справедливо,
Анастасия будет в меру терпелива
Ближайшие пятнадцать тысяч лет...