Еще год назад я, напившись у друга,
(Сейчас и не вспомню, сколько ему исполнилось)
Отдышавшись после пробежки штрафного круга,
сидел и писал тебе какие-то колкости.
Я рифмовал свой первый текст,
не считаясь с размером и способами написания.
Это был то ли созревший протест,
то ли растаявшее раскаяние.
Тогда я по первому звуку твоего голоса,
по первому шороху твоей юбки,
махнул бы через заборы, замки и полосы,
и стал бы фаршем в твоей мясорубке.
Теперь я поумнел и остепенился,
завел подругу, и, может, влюбился заново.
Я все также мечтаю тебе присниться,
но уже не мечусь, себя не обманываю.
Позже, когда мой текст стал песней,
в формате возрос, а по смыслу сжался,
мне стало легко, но не менее тесно.
Я хотел уйти, но в итоге остался.
Это было прошлой зимой, я не спал ночами
и питался нашими редкими встречами,
Теперь я, наверно, немного иной
в своем отчаянии,
крестиком неудачи с тобой отмеченный.
Сколько можно таскать барахло прошлых лет?
Сколько можно этих «до» и «теперь»?
Всем известно подавно : кровавый след
за собой оставляет раненый зверь.
Мне не так интересно, с кем ты живешь,
с кем спишь и где репетируешь,
На все вопросы я отвечаю : «Что ж…
ничего не попишешь». Милая,
ты, конечно же, вырулишь.
Мои зубы скрипят, как металл о металл,
я сейчас до конца перед нами честен.
Я бы плюнул в себя и растоптал,
окажись тогда на твоем месте.
Но ты не плевала и не лгала,
и вообще, отнеслась ко мне очень трепетно…
Так когда уладишь свои дела,
мы попробуем снова. Хотя бы встретиться.
2009-2010.
(с)