Чердак ленинградского дома

Ра-Ман
Туман морозный над Невой висит,
И в жилах кровь всё больше леденеет.
И клонит в сон. Но глаз прикрыть не смеет
Парнишка, что на чердаке сидит.
Забраться на чердак для пацана
Не подвиг, а пустяк, в пятнадцать лет-то!
Но это если не зима, а лето,
Опять же, если мир, а не война!
Сил нет давно, откуда взяться им!
Шум в голове от каждого движенья.
Путь на чердак, как в гору восхожденье,
Но он дошёл! Дошёл туда живым!
Там Витька. Надо вытащить его!
Он заслонил окно замерзшим телом
Оно, как камень, всё окоченело.
Уснул Витёк! Не разбудить его!
Понятно было, что случилось здесь,
Когда с дежурства он не возвратился.
Ему, наверно, вечный мир приснился,
А может, он не смог со стула слезть…
Был Витька здоровенным, как медведь,
Теперь, уж верно, вполовину сбавил!
Ворчит мальчишка: «Что ж ты пост оставил,
Как мог ты, гад, до смены помереть!»

Не след мужчинам сопли распускать!
Темнеет небо. Скоро ждать налета!
Не блажь сидеть на крыше, а работа:
Свой дом от «зажигалок» охранять!
Он смотрит вдаль. Так много-много раз
Смотрел он с этой крыши на свой город.
Захватывало Дух, и тесный ворот
Обратно в горло загонял экстаз.
Вон Вовкин дом! Давно ль на крыше той
Соседка Дарья голой загорала!
Теперь, как после горного обвала,
Стоит он, весь разрушенный, пустой!
Ух, Дашка! Ну и дамочка была!
Какое тело дурочке досталось!
Да уж, немного от него осталось,
Когда она в декабрь померла!
Вон Исаакий, серый, что асфальт!
Как будто золотым он сроду не был!
Печально смотрит в меркнущее небо,
Что скоро станет чёрным, как базальт.
Собор мальчишку радовал всегда,
Как Солнце, купол был его красивым.
Всегда в момент очередного взрыва
Сжималось сердце: «Не дай Бог, туда!..»
И, поднимаясь в темень чердака,
Боялся парень, аж дрожали ноги,
Что не найдет привычных линий строгих
Он в низких серых невских облаках.
Но только каждый раз собор-герой,
Что гнуться не привык перед врагами,
Шептал ему беззвучными словами:
«Всё будет хорошо! Держись, сын мой!..»

Спасибо фрицу, что не дал уснуть,
На крышу дома зажигалку сбросив!
Уж чувствовал пацан, как сон уносит
Туда, откуда всем заказан путь!
Как тяжело руке! Ведро с песком
Равно по весу гире стопудовой!
Не соскользнуть бы! Вот и всё, готово!
Огонь сменился сереньким дымком…
Он не услышал очередь. Ведь фриц,
Увидев, что погасла «зажигалка»,
Бил наугад, патронов ведь не жалко!
Рванула боль плечо! Упавши ниц,
Сумел добраться парень до окна
И на чердак мешком костей ввалиться.
Успел подумать, прежде чем забыться,
О «зажигалках»: « Вдруг ещё одна!..»

Путь на чердак нелегок, как тогда!
Но то был голод, а теперь лишь старость!
Рука не гнется! Крепко же досталось
От «Юнкерса» в те юные года!
Вот то окно! Напротив Вовкин дом,
И Дарьи внучка голой загорает!
Сегодня Солнце весело сияет,
Так пусть девчонка млеет нагишом!
Жаль, Вовка не дожил, не посмотрел,
Как дом его родной восстановили!
Тогда он к тетке съехал. Разбомбили
И этот дом! И Вовка там сгорел.
За досками тайник. А в нем ведро!
Наполнено песком до половины!
Достал его так просто, без причины,
И, как обычно, екнуло нутро!
И больно глянуть, не прикрывши век,
Как отражает Солнце Исаакий!
А мимо «Мерседесы», «Кадиллаки»…
Ну, что поделать, двадцать первый век!
Сверкает купол яркий, золотой,
Как будто никогда и не был серым.
И снова голос, что зовется Верой:
«Всё будет хорошо! Держись, сын мой!»
Сидит старик, усталый и седой
И смотрит вдаль, на Питер современный,
Но видит Ленинград поры военной
И слышит взрывы и сирены вой!
И, не пытаясь слёзы утереть,
Он рюмку водки на окно поставил:
«Чего ж ты, Витька, друг, свой пост оставил?!
Как мог ты до Победы помереть?!..»