Мандариновое детство
Жизненные зарисовки смышленой советской девочки, родившейся в обычном советском городе в обычной советской семье в обычное советское время…
Новый год. Сладко пахнет мандаринами, в школьном классе шум, гам, толкотня… Кто-то наряжен в зайчика, кто-то в белочку, но больше всего, конечно, снежинок – белоснежных, воздушных и не очень, симпатичных и так себе. Хотя, нет. Так себе – это в обычные дни, в Новогодний вечер все девочки - красавицы. Вот и я красавица. На мне нежно голубой, или нет, скорее бирюзовый костюм наездницы. Так назвала его мама. Можно подумать, что я тоже снежинка, только голубая, а не белая. Мне очень идет это платье; оно оттеняет цвет моих зеленовато-голубых глаз, не больших, но как говорят, очень выразительных.
Наверное, я все-таки не красавица. Невысокая, не худышка, но и не полненькая. Я эльф…Маленький, полувоздушный, нежный и очень ранимый. Вот и сейчас, особенно остро ощущаю собственную ранимость. Настал момент раздачи новогодних подарков. А я его особенно ненавижу. Сама не знаю почему. Но так как-то неприятно на душе, хочется уйти, скрыться куда-то. Нет, я в общем то жутко люблю шоколад, конфеты, сочные яблоки не по сезону. Только вот что-то скребет на душе. Сама не знаю, а вдруг на меня нет подарка. Я возьму, надкушу сочное яблоко, а мне вдруг скажут: это не твое! И будет стыдно…
…Это позже, годам к двадцати, я осознаю причину многих своих страхов. Это потом я пойму, что память, как китайская копилка (сделанная в ближайшем Подмосковье) полна всяческих воспоминаний, от которых тепло на сердце и порой смешно на душе. Это будет потом, миллионы болей спустя…а Пока…я простая советская школьница. И я еще не знаю, что все мои новогодние страхи не более чем первый урок детства…
Мне несколько месяцев. Или чуть больше года. Меня везут на высокой коляске. Вокруг красота неописуемая. Я еще очень маленькая, но уже жутко умная. Растянув улыбку до ушей, глазею по сторонам. Чудесный теплый день, невероятно солнечный и приятный. Но больше всего радует то, что я сама невероятно красивая – костюм в цветочек, пушистые волосы легко треплет ветер и прохожие мило улыбаются такой нарядной и солнечной девочке. Слава Богу, никто не останавливается, не сюсюкается с глупыми «ой, какая лапочка, а ну-ка иди к тете на ручки», а просто проходят мимо, молча восхищаясь и не останавливаясь.
Или вот еще – мне нет года. Знаю точно, потому что мы еще живем на старой квартире. Я только осваиваю первые шаги. Неуклюже топаю по комнате, прохожу в чью-то спальню, а там висят такие шторки вместо дверей – деревянные, брякающие. Мне очень интересно и немного страшно.
Говорят, до этого шлепнулась в железную ванну. Испугалась сильно. Две недели сидела «на печи», но потом снова стала на ноги и пошла уже насовсем. Да так, что усадить в коляску было не просто. «Сама!» - орала во все горло, поэтому маме приходилось выходить со мной по разным делам часа так за два до нужного времени, чтобы малышка «сама» дотопала…
Самые приятные воспоминания детства – дороги. Их было много. Одни из лучших –к бабушке в гости, в соседнюю область. Вот уж где простор фантазии! Наблюдать смену пейзажей, деревья, мелькающие за окном автобуса (хорошо, если «Икаруса», в нем прохладно и не тесно), поля, на которых пасутся коровы, иногда выходящие на дорогу… И тогда автобус останавливается и пропускает этих важных животных. Городские дети с особым любопытством смотрят на неспешно бредущее стадо. Еще бы – в городах коров можно встретит только на страницах учебников…
И по приезду. У нас песок на дорогах, после дождя – лепота! Свежеть, дорога едва орошенная, пыль прибита, лужицы чистые – гуляй, не хочу!
А там все не так – чернозем. Пятнадцатиминутный дождь способен на целую неделю превратить землю возле дома в непролазную грязь. У нас сосны, реки большие и малые, запах свежего кислородного воздуха, врастающий в твою кожу, в стены домов и даже вещей. У них - шикарные яблоневые сады, но нет такого кислорода, а воздух пропитан запахом бесконечных прудов – немного затхлых, довольно грязных и при всем при том весьма симпатичных. В них так забавно плещутся утки и гуси, что веришь – даже такая грязная вода способная кому-то приносить радость!
Но однажды дорога стала и символ какой-то непонятной, какой-то внутренней тревоги. Мы возвращались домой, и в воздухе висел запах смерти. Серые, грязно серые облака, хотя, нет, скорее не облака, а одно сплошное облако – плыло над землей. Моросил противный дождь, чувство этой самой тревоги не покидало меня. Отчего сама не понимала. Только знала, чувствовала всеми фибрами своего маленького тела – случилось что-то нехорошее. Вся природа, нет, не кричала, скорее стонала, и мне, ребенку, это так невольно передавалось. Интересно, что чувствовала моя годовалая сестра, к день когда за сотни километров от благодатных русских земель взорвался ядерный реактор? Чернобыль. Каждый это слово узнал по своему. Мне оно запомнилось этим тусклыми и печальным днем. А некоторое время спустя услышала о то, что в то злополучное утро «чернобыльский гриб» пролетал над бабушкиным домом, в тот момент, когда мы с сестрой должны были по логике вещей видеть безмятежные детские сны…
Или вот еще. Первое сентября. Вся в огромных бантах, с огромным букетом цветов иду в школу. Первый раз! Боже, с чем сравнить эти чудесные мгновения! Запах наступающей осени, шорох постепенно опадающей листвы, великолепие осенних цветов – царственных, гордых, торжествующих над всеобщим увяданием природы. Торжественная линейка, восторженная речь директора, первых учителей. Входим в класс, он нам знаком с продленки. Тоже чудесные запахи – свежей краски, аромат яблок из школьного сада, проникающий в открытые форточки, нового ранца, тетрадей, счетных палочек. Какая же я богатая!
И тут нас ведут (после знакомства с классом) на новые встречи. Первый в жизни урок гражданской обороны. Мы спускаемся в школьный подвал. Там сыро, влажно, неуютно. Я еще не знаю слова «клаустрофобия», но мне уже страшно. Хочется наверх, к солнцу! А нам рассказывают о детях, переживших Вторую мировую войну и что-то говорят о том, что на случай новой, теперь уже ядерной войны, мы будем прятаться в таком вот подвале. Это может спасти. И от бомб, и от удушливого газа.
А после подвала мы идем на спортивную площадку и нас учат самым простым правилам воздушной обороны, и какой-то взрослый дяденька показывает, как правильно одевать противогаз.
Я стою и думаю о том, что ненавижу войну. И очень ее боюсь, особенно ядерную. Потому что не хочу жить в подвале ни секунды своей жизни!
Несколько месяцев спустя в школьной библиотеке взяла книгу про американскую девочку Саманту, которая на далеком американском враждующем нам континенте яростно сражалась за мир на всей Земле. Мысленно общалась с этой храброй девочкой и писала письма всем умным дядям мира. О том, что мы дети боимся войны и любим солнце, игры, школу, в которой первого сентября нет необходимости проводить уроки гражданской обороны семилетним крохам. Пишу мысленно. А по вечерам, засыпая, вздрагиваю от далекого рокота самолета – вдруг это уже война, а я столь многого еще не успела на этой Земле. И помешала мне в этом маленькая красная кнопочка, давшая жизнь железному монстру, уничтожившему мое детство.
Кто-то может сказать, прячьте от детей книги и не разрешайте им читать ничего кроме «Колобка» и «Золушки». Но так уж вышло, читать я научилась рано, в четыре года. А в пять уже штудировала местные и не очень газеты. И никто мне не мог запретить читать то, что написали для советских пионеров умные взрослые. Я еще октябренок, но уже посвящена во всеобщее взрослое таинство – над миром нависла страшная угроза и – нам детям ничего о ней не говорят. Более того, нас не спрашивают, хотим ли мы враждовать с детьми, живущими на других континентах. Господи, сделай так, чтобы это был самолет…
Господи…
Вы, наверное, спросите, почему хорошая советская девочка вспомнила в минуты страха именно Господа, а не всемогущего дедушку Ленина с кудрявой головой. Ведь стихи о дедушке она знала наизусть с раннего детства. И рассказы читала о том, как Ленин со своей женой Крупской приезжал к детям на Новый год и дарил подарки. Только раньше школы и по-советски настроенных учителей в мою жизнь вошла маленькая сухая старушка. Она по ночам мне читала сказки, но чаще рассказывала о том, что там на «небушке» живет «Боженька». Он очень строгий, но добр к своим деткам. Когда Он сердится, гремит «громушко», и чтобы Боженька простил своих деток надо молиться и жить не греша.
Бабушка много говорила о староверцах, людях, которые крестились не так, как стали креститься православные люди после – тремя перстами… А в углу висели три иконки – я смотрела на них и думала о том, что если очень постараться, то Боженьку можно увидеть и в солнечную погоду. Мы часто с девочками всматривались в проплывающие облака и то в одном, то в другом клубящемся облаке видели пышную бороду и прищуренный взгляд: как вы там на Земле, не грешите?!
Я очень просила Бога сохранить эту землю, мой дом и мою маму, без которой Земли просто не было бы. Да и неба тоже.
Мама - это отдельная история моего детства. Мой ангел-хранитель…Но о ней отдельная история…
Потому что мама была частью другого – не мандаринового детства. С ней я никогда не боялась распаковывать подарки, и знала, что никакие ракеты рядом с мамой не страшны…
Крестили меня на дому, у монашенки. Естественно тайно. Помню много икон, запах ладана, строгий взгляд одетой во все темное женщины. И чувство невольного страха – а больно не будет?!
Больно не было. Мягкий запах ладана, святые лики икон, таинственность ритуала, кусочек страха – все это отложилось в памяти как тайна, о которой никогда и никому рассказывать нельзя! Крестик на шее тоже носить нельзя было, потому его на булавочке прикалывали под майку…
Так вот…Старательно собирая все стихи о дедушке Ленине и братьях-пионерах, я также старательно и с волнением слушала ночные рассказы морщинистой старушки! На переменках или после школы с девчонками мы делились своими тайными измышлениями. Не смотря на строгие материнские запреты, девочки передавали друг другу все, что досталось по наследству от богомольных старушек и становилось тепло где-то под галстуком от мысли, что они, маленькие советские девочки знают нечто большее, чем обязано знать по школьной программе. Что, оказывается, в этом мире есть великая тайна, в которую их, юных пионерок, никто посвящать не собирается… И тем не менее, они в нее уже посвящены…
…Снова детский садик…В последнее время папа редко живет с нами. Даже не знаю, плохо мне или хорошо. Иногда стыдно, что он у меня вообще есть такой. Быть его дочерью не очень престижно. Он пьет, иногда дебоширит.
Я помню папу хорошего. Однажды возвращаемся из детского садика. Подходим к речке, я делаю шаг назад и вдруг земля, на которой я только что стояла, обрушивается вниз. А там довольно высоко и страшно…Но папа рядом…Он сильные…он бы меня поймал…
Или вот еще. Папа поднимает меня на ногах к самому потолку. Я маленькая, юркая, мне очень весело и тепло. А пред сном - в стене есть такая дырочка – туда мышка приносит маленькие конфетки. Я, конечно, знаю, что это мама с папой мне кладут сладости, но пусть думают, что я такая глупенькая дурочка, которая верит в чудеса и живых мышек.
Вот выключили телевизор. И сразу стало так тихо! Хорошо. Все дома.
..Самое волшебное воспоминание детства. Идем куда-то в город. Мама с папой держат меня за руки и периодически поднимают над землей. Я взлетаю ввысь словно на качелях – таких вот необычных, самых лучших на свете! Руки папы и мамы, поднимающие тебя к небу! Так вот какое ты, счастье!...
И кажется все будет чудесно! Нет, все уже чудесно! Жаль, что так кратковременно…
Как-то перед сном он сказал маме: сегодня задушу тебя этими прыгалками. Я потом долго не могла спать спокойно. Вот такой нервный ребенок. Боялась, что прилетит ракета и папа задушит маму прыгалками. Мандариновое детство. Бедная мама. Как ей со мной будет непросто!
Интересно, мужчинам вообще нужны дети?
Папа вернулся из больницы. Привез мне подарок – из спичек двенадцать домиков, – а вместе настоящий дворец! Боже, такого великолепия я не видела в жизни! Это самый чудесный подарок, который я знала за всю свою жизнь!!! Мне сказали, что папа сделал его своими руками, для меня! Значит, я его любимая принцесса, если он подарил мне настоящий дворец! Пусть всего лишь из спичек!...
А через несколько дней, вернувшись из школы, я обнаружила, что спичечный домик исчез. Просто папа ушел жить в другую семью и забрал домик другой девочке. Наверное, мама все объяснила как-то по другому. Но я ведь умная девочка. Все понимаю.
Ах, да, неделю назад ездили в гости к бабушке. Там дома играли в карты, смеялись. Мне сказали, что папа скоро уйдет от нас. Но я не должна расстраиваться.
А чего мне расстраиваться? Я маленькая, но сильная. И веселая очень! А какая артистичная! Ничего не боюсь! Хотите, спою вам песню? Мою любимую? Я вообще такая влюбчивая, всем понравившимся мальчикам пою эту песню! И наверное за это они тоже в меня влюбляются…
Мы едем домой в поезде. Мне не очень хочется петь, но вдруг поможет. Я встаю, поворачиваюсь к отцу и затягиваю на весь вагон – звонко и молитвенно:
- Без меня тебе, любимый мой, ЗЕМЛЯ МАЛА КАК АЙСБЕРГ,
- Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом…
Знала ли я тогда в свои великие пять лет, что именно в том самом междугороднем атобусе и закончилось мое мандариновое детство. Отец стал первым мужчиной, к которому я обращалась столь откровенно и молитвенно. Первым и последним.
А годы спустя родились простые рифмованные строчки:
Девочка, что взгляд твой одинок?
Вспомнился мне терем-теремок,
Спичечный игрушечный дворец –
Мне когда-то подарил его отец.
Мне когда-то подарил его и вдруг
Взял обратно, к девочке другой…
Как теперь поверить в слово «друг»,
Как поверит в нежность и любовь?!…
Вот такие мы нервные дети двадцатого века. Вы ведь не думаете, что я единственная в своем роде. У меня в запасе тысячи таких историй. Что ни встреча – то история. Так уж получилось, что институт семьи в наше время не очень престижен. И взрослые думают, прежде всего, о своих проблемах. Они забывают, что мы, дети, приходим в этот мир такими беззащитными – и как нам отстоять свои интересы?! Как Защитить свои игрушечные дворцы от посягательства взрослых людей?!
Вот мне еще повезло. У меня такая чудесная мама! И взамен потерянного папы судьба дала другую семью – там меня считают родной девочкой и я очень люблю новых бабушку и дедушку. Люблю нового папу. Потому что он не обижает меня и маму. Люблю свою сестричку. Ей всего несколько дней, она очень большая и красивая. И мечтаю, как через несколько месяцев буду одевать ее в красивые костюмы и мы будем гулять по улице. Я буду ее защитницей и путеводительницей. У нее огромные глаза, чудесный взгляд и громкий смех...
Новый папа не рубит топором одежду, но означает ли это, что у моей младшей сестренки не будет своего потерянного дворца?
И самое главное – могу ли я гарантировать того, что у моих детей не будет его?!
Новый год….сладко пахнет мандаринами…мне двадцать два года. Я больше не боюсь подарков, не боюсь, что протяну свои маленькие тонкие ручки, возьму его, прижму к сердцу…и вдруг услышу: это не тебе, это другой девочке. Лишь иногда, по ночам снятся ее глаза – моей тезки, моей близняшке, моему маленькому отражению…и я шепчу: не бойся…Мандариновое детство – оно всегда счастливое…А боль – самый верный путь к силе. И самому главному таланту, который способен открыть в себе человек – умению прощать и принимать. Все и всех.
2006 год