Бурая Исеть сочится тошнотворной жижей
Сквозь загородки маленьких плотин,
Спуская свои воды вниз, к ногам, и ниже, ниже,
Ворочается рябью и блестит, как маслянистый керосин,
Несет окурки, будто трупы белокурых балерин...
В пятом окне, справа, в соседнем доме,
Можно увидеть сквозь шторы, тяжело свисающие с гардин,
Обморочные пятна девушек на темном фоне,
Как они двигаются, с хрипами и стонами...
Я не заканчиваю мысли. К горлу подступила тошнота.
Они раскачиваются, как переломанные ручки метронома,
Раскрашиваясь в мертвенно-зеленые цвета,
Сплетая воедино свои полупрозрачные тела,
А мне с трудом дается каждое движение,
Каждый шаг, каждый скачок лица...
Замолкаю. Тишина не терпит возражений.
Я глажу ей живот, все ниже, ниже и нежнее -
Она подрагивает, слабо извивается в моих руках,
Прося еще прикосновений, еще скольжения
Моих пальчиков где-то в ее губительных чулках,
В ее теплой, влажной, красноватой мгле... Пора.
Пора отчаливать из чертового дома голой тишины,
Где она лежит на постели, такая бледная, и ждет меня
С раздвинутыми ногами и высоким радиусом кривизны...
Я еле добралась - вот-вот, сейчас, еще, и до стены...
Я думаю, что мне ничто бы не мешало взять ее за волосы,
Скользнуть рукой по ее сомкнутым ногам, ее груди,
Оставить ногтем на ее бедрах розовые полосы...
За этим ровным счетом ничего не кроется.
Плесневелый день тошнит от самого себя -
Он изливает рвоту сам, он сам полощется,
Сначала в реку, потом и на меня -
Я вся в остатках провианта пищеварительной системы дня.
Дня... ДНЯ. Я вся в хиреющей, фальшивой пене жизни.
Смотрю в Исеть - она не позволяет мне стоять
И мои ноги, отсуществовав, беспомощно обвисли...
И эти люди. Они вытаптывают напрочь мои мысли.
Порожние пусторазва'лины скрепленной кожи и костей,
Желтых кусков жира, пухнущего мяса - их бесчисленно, бесчисленно...
Теперь МЕНЯ тошнит. Опять смотрю в Исеть, склоняюсь вниз над ней -
Одутловатость сточных вод, меня мутит... И этот запах ее сгнивших челюстей...
Я стою с открытыми глазами, умираю, разлагаюсь... Все, конечно, мыслимо.
И преющий труп дня, и в оспинах Исеть, и я, туда же, вместе с ней...
"...по-моему, Исеть в жару, если идти по Малышева, пахнет гнилью и мертвой псиной..."
Julie.