Погибаем, но не сдаёмся. Страница Юлии127
БЫЛ МЕСЯЦ МАРТ
Второй месяц Великого поста. Продолжаю корпеть над книгой, борясь с собственной дохлостью и борисовыми “вредными привычками”.
Он то срывается от судебно-соседских и собачьих нападок в “расслабуху”, то люто страдает от последствий.
Страдаем, само собой, оба.
Тогда Джина прогуливать вообще некому и приходится просить хохлов-строителей, живущих у деда-козовода.
Ребята приезжают не первый год – строят “крутым” фазенды, а гражданам попроще – заборы, колодцы и сараюшки.
В посёлок понаехали со всего бывшего Союза – узбеки, таджики, молдаване. Сейчас не сезон, конкуренция большая, вкалывать порой приходится просто за кусок хлеба.
Хохлы у деда живут по изанским принципам – заготавливают ему для коз на зиму сено и выполняют прочую неотложную работу. Мы тоже их жалеем, подкармливаем.
И они то парник помогут накрыть, то с Джином от соседских собак отбиться, то ещё что...
До храма за весь пост так и не добрались. Спасибо сыну соседки Юрию, церковному старосте – привёз батюшку.
Пособороваться на СтрастнОй, правда, не получилось – отец Василий был занят, спешил на панихиду. Причастились, и слава Богу.
Сразу посветлело на душе, полегчало. И сон приснился под Пасху странно-дивный.
Будто напротив, вместо чёрного забора-развалюхи – невиданная изгородь из золотистой карельской берёзы с синими листьями. А вдоль забора ходит соседка - молодая, красивая, и улыбается, и я ей улыбаюсь...
Мы обнимаемся и говорим, перебивая друг друга, что какие раньше были дуры – давно б посадили в ряд такие вот стелющиеся берёзки, и не надо никаких границ, столбов, рулеток и метров.
Красиво, гуляй туда-сюда, скамеечку можно поставить. И пахнет карелка лучше всяких духов…
(На самом деле карелка, вроде бы, без запаха)
А глаза у соседки добрые и синие, что эти берёзовые листья из сна…
Проснулась – щёки мокрые – это души наши обнялись.
Она мне почему-то всегда хорошо снилась. А злилась я вовсе не на неё, а на этих мучителей наших, населивших Нехороший Дом.
Которые, дай им волю, землю могут когтями перевернуть...
* * *
31 марта
Маргарита родила девочку. Нарекли Ангелиной, вес – 3.700.
А я невыездная – когда-то доведётся повидать?
Дед–козовод сказал, что за правнуков прощаются все грехи. Хорошо бы.
* * *
БЫЛ МЕСЯЦ АПРЕЛЬ
11 апреля
Пасхальное всенощное бдение смотрели по телевизору, молились, зажгли свечи.
Почему-то богослужение отключили раньше обычного – сразу после ухода президента.
Что бы это значило?
12 апреля
День Космонавтики и день рождения сестры Нади.
Приглашала – не поехали, сославшись на здоровье.
13 апреля
Умер отчим, известный писатель Елизар Мальцев
15 апреля
Пятница пасхальной седмицы. В очереди за молоком соседка принародно опять начинает нас поносИть.
Глаза белые, в углах рта – пена. Спасаюсь бегством.
Борис увещевает, чтоб хоть в святую седмицу угомонилась, осеняет её крестом:
- Как же бес тебя мучает!
А рогатый её устами, но уже неженским басом грозит нам страшными бедами за то, что развешиваем у себя на окнах иконы, которые сводят людей с ума.
Ну что тут скажешь? Мороз по коже.
Великие, и те остерегались бесов – Пушкин, Гоголь, Достоевский.
Будут парнокопытные церемониться с какой-то там Ивановой!
Спокойно, Юля. Бог всё равно сильней.
* * *
О бесах.
Но человек, не различая лики,
Когда-то столь знакомые, и мысля
Себя единственным владыкою стихий,
Не видит, что на рынках и базарах,
За призрачностью биржевОй игры,
Меж духами стихий и человеком
Не угасает тот же древний спор.
Что человек, освобождая силы
Извечных равновесий вещества,
Сам делается в их руках игрушкой.
(Максимиллиан Волошин)
* * *
16 апреля
Кремация отчима.
Мы на похороны не поехали – оба в лёжку после вчерашнего скандала.
Послали представительствовать Вику с зятем Алёшей.
Вика рассказывала, что всё прошло в жуткой нервотрёпке и спешке.
Батюшка куда-то опаздывал и рвался в темпе отпеть покойника прямо на асфальте или клумбе. Вика такой перспективе ужасалась.
В конце концов, отпели известного советского писателя тут же в автобусе.
На кремации народу почти не было, на поминках тоже.
Публикаций тоже не было.
* * *
Борис в очередной раз объявил, что больше в рот не возьмёт ни капли.
Я, само собой, не поверила – такое уже не раз случалось и неизбежно нарушалось – никакие мерцаловки и давление за двести не могли остановить эту будто кем-то запущенную в нём программу самоуничтожения.
Я не то чтоб примирилась - свыклась.
Однако прошёл день, другой, неделя – Борис держался.
Он, привыкший чувствовать себя под опекой то свекрови, то под моим бдительным оком, этакий “лянфант терибль”, пребывавший в иллюзии, что “поэтому знаю со мной ничего не случится”, вдруг понял, что может остаться один
Мать ушла (он очень тяжело это пережил), у детей – своя жизнь, теперь вот опасность лишиться меня.
И никто не будет запрещать, скандалить, “не пущать”, следить, отбирать – полная свобода самоликвидации и сошествия в ад.
Понял и, видимо, ужаснулся. То ли кромешной этой свободе, то ли действительно испугавшись меня потерять.
Не странную, спятившую из-за своих мессианских фантазий женщину, с кем прожил, как с инопланетянкой, почти полвека, а саму лодку, в которой он с этой женщиной плыл по морю житейскому, всю дорогу раскачивая.
Шалил от неприкаянности, в дурном отчаянии, списанный с корабля на пенсию практически в расцвете сил - в 91-м.
Мстя всему миру, самому себе и ей, женщине рядом.
А посудина вдруг накренилась, зачерпнула воды и...
Получалась совсем не игра.
Тогда он очухался, схватил недопитый стакан и бросился вычерпывать со дна воду – наверное, всё было так. Или не так?
Но Борис держался.
Тщательно подготовился к областному суду, съездил в Москву.
Вернулся, подробно рассказал, как прошло заседание, и...ни в одном глазу.
Давление в норме, гуляет с Джином, делает всё по дому...
Но высвободившаяся энергия не знает, куда себя деть – вот где опасность.
Борису срочно требуется достойное его нового статуса дело.
И, к моему ужасу, он его находит.
В бредовых нюансах этого самого распроклятого суда о девшихся куда-то двух метрах земли.
О которых ещё Толстой в сказке написал.
Целыми днями, обложившись планами, чертежами и документами, посвежевший, помолодевший и полный сил, мой супруг пишет, изучает, чертит, строчит на машинке.
Возмущается, восторгается, репетирует свои обвинительные судебные речи на очередном, уже почти президентском уровне, а может, и на международном арбитражном...
А я естественно, должна всё внимательно выслушивать, оценивать и вообще активно участвовать в “Процессе века”.
И не дай бог сказать, что думаю по этому поводу – обидится, опять сорвётся...
Иногда захаживают Сеня - сосед и ответчик, который фигурирует в деле как похититель пограничной “сливной канавы”. И дед-козовод, тоже со всеми нами граничащий.
Тогда меня оставляют в покое, часами споря о каком-то “риперном столбе”.
Который ещё недавно стоял, а потом ёк – видать, хохлы продали на металлолом и пропили.
Бесам, переселившимся к нам из Нехорошего Дома, снова лафа. Приплясывают, показывают мне чёрные язычки-жала.
Мол, неизвестно, матушка, что лучше, – сгубить душу за пару бутылок водки или пару метров земли...
* * *
БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ
9 мая, день Победы
Крестили Ангелину. Была куча родичей, в том числе приехали из Пензы – родня жениха.
Мы опять отсиделись на даче, сославшись на моё нездоровье.
Да и для Бориса семейные и несемейные торжества с возлияниями оставались табу.
Но зато...
Иду на рискованнейший эксперимент и отправляю его накануне дня Победы в Москву с коробкой ранних тюльпанов. Мол, вся выручка в его пользу.
Альтернатива – свернуть им (цветам) головы, потому что больше продавать некому. Не мне же с аритмией бегать от ментов!
Разумеется, трясусь, как заячий хвост, но он возвращается победителем. Трезвый, бодрый, всё реализовавший, с деньгами, гостинцами и хозяйственными приобретениями.
Оживлённо рассказывает, как гоняли менты, что нынче почём... Врос в рынок!
Глаза блестят - понравилось, получилось!
О проклятом суде с тех пор - ни слова. Сам встаёт в шесть утра – я только накануне ему букеты вяжу.
Сконструировал коробку и приспособление, чтоб можно было посидеть где-нибудь на ступеньках. Устаёт, конечно, иногда сводит ноги, но – при деле мужик!
И весьма благородном, если разобраться и вспомнить о завете Творца “возделывать и украшать землю”.
А что её украшает лучше цветов? Чем встречают и провожают - в этот мир, в другой город, в последний путь? Что дарят юным и старым, именинникам, невестам и покойникам?
И дети – “цветы жизни”. То есть самое дорогое и лучшее.
Это всё я, само собой, внушала Борису. Да он и не спорил.
Так моя хворь обернулась добром, сила Божья в немощи моей совершилась, приобщив мою половину к полезному и нужному делу.
А таскалась бы по-прежнему сама с вёдрами и коробками, оставляя супруга наедине с неприкаянностью и нечистью – быть беде.
Так осуществился в семейном масштабе один из главных принципов Изании - увлечь дЕлом по душе.
(продолжение следует)...
Начало мемуаров - в сборнике прозаических миниатюр "Страницы Юлии 1"