Андрей Шевченко Первобытный Славянский язык, открытый Платоном Лукашевичем.
Вызов Завременья в записках о Языке
Предисловие
Изначально этот текст задумывался как небольшая ознакомительная статья на тему «Первобытный
язык, открытый Платоном Лукашевичем». Таких ознакомительных статей не было, нет – и, как я понял,
не надо.
Не надо, во-первых, потому, что речь не должна и не может идти только об отдельном «открытии»
отдельного человека, о чём-то «филологическом» или «лингвистическом». Времена господства
«фактов» и «специалистов» прошли. Наступившее Завременье, которое величают «постмодерн»,
оплеухами и затрещинами разъясняет упрямому – в соблюдении утерявших смысл обрядов и
цеплянии за сундук со «знаниями» – человечеству, что смысл неотчуждаем и неделим в человеческом
мире. Возможно, если бы я был «специалистом», я бы смог изложить «факты» в короткой
ознакомительной статье, старательно очистив их от смысла, который им придаю, и который, по моему
мнению, их окружает. Но, слава Богу, я не «специалист», да и смысл всё равно бы проник между строк
– подспудно. Мне нет нужды в манипуляциях, и я более-менее могу говорить по-русски, а не
«фактами». И буду говорить искренне, рассчитывая на свежесть вашего восприятия, на вашу
проницательность (сквозь частности и условности, возможные ошибки) – ведь ничто не помешает вам
отметить состояние до прочтения и после, чтобы сравнить (полезно в борьбе с манипуляциями).
Настройка на глухую оборону лишает смысла встречу с новым, а наше подсознание и без такой
настройки очень серьёзно защищает сложившуюся картину мира от изменений. Возможно, вы уже
насторожились – «а чего это он так подготавливает, а?!». Что ж, если хотя бы сознательно не
настраиваетесь так – хорошо, а если действительно насторожились – вот вам первый пример
воздействия языка, силы слова.
Во-вторых, ознакомительной статьёй «чисто по теме» не обойтись потому, что рассматривать
«Первобытный язык» в отрыве от того, что вообще есть Язык, просто преступно. И одним только
«знакомством» здесь не обойтись.
Посему то, что перед вами, не есть ознакомительная статья. Бо;льшая часть, конечно, посвящена
собственно открытию Платона Лукашевича – и этим выполняется задача почти всесторонне, но
поверхностно, ознакомить вас с ним (будут ссылки не только на названия первоисточников, но и на
складец раздобытых копий). Чтобы полностью понять и осмыслить это открытие, требуется очень
много времени, требуется более глубокое погружение в некоторые отрасли знания. Наконец, не
меньше требуется для того, чтобы сделать выводы – очень серьёзные! – и встроить их в картину мира,
поскольку мы имеем дело с действительно новым. Это – только первый шаг.
В то же время часть внимания уделяется тому, что есть язык – не давая определений, но говоря о
разных его проявлениях и отношениях с прочими гранями человеческого. Поскольку зачастую это
занимало относительно много места – либо было детальным рассмотрением некой важной частности
в открытии, либо уводило достаточно далеко от Платона Лукашевича, – многие соображения
вынесены в Приложение, состоящее из отдельных пронумерованных частей. На эти части даны ссылки
[римскими цифрами] в основном тексте и иногда в концевых сносках. Само Приложение не
представляет последовательного текста, поэтому всё вместе есть «попытка осмысления открытия
Платона Лукашевича в записках о Языке». В частности, такая подача подразумевает, что нечто очень
важное может быть в мелкостях распоследней концевой сноски.
Сейчас человечество не только ищет материал для составления требуемого Завременьем целостного
представления о мире, – требуемого очень настойчиво, и необходимого просто жизненно, – но и, в
большей степени, метод такого составления. Удивительно – Язык даёт нам и то, и другое, хотя и от нас
требуется кое-что.
Вступление
Наша попытка подняться над суетой и из-за края Вселенной проникнуть взором в жизнь человечества,
разобраться в смысле происходящего на Земле, обречена проявлять этот смысл в образах и словах. В
какие узоры сложатся судьбы людей и народов, сполохи войн и тихие зори ясного мира, окрыление
открытиями и тяготы бедности и бессилия, величественные стройки империй и тлен их же руин, всё
разнообразие смыслов и повторение одних и тех же вызовов, брошенных смертным горнилом судьбы
человечества? Из чего ещё состоят эти узоры, как ещё можно мыслить чудовищной силы жар
миллиардов сердец, каждое из которых краткой, но ослепительной искрой вкладывает свой смысл –
почему и зачем? – в эту пронзительную круговерть на голубой планете? Наконец, как же это всё
охватить, понять, какими словами определить все эти различия и повторения?
Видение, Понимание, Самовыражение обусловлено
Приблизившись к Земле, мы обнаружим, что и наше видение, и наше понимание, и наше
самовыражение обусловлено, т.е. «совершенно, полностью, всеохватно (об) зависит (у) от неких
правил (слов)».
Наше восприятие неразрывно связано с распознаванием, мы всегда толкуем, складываем в узоры
воспринимаемые в каждом миге ощущения, чувства, мысли, хотя далеко не всё узоры осознаются.
Иначе говоря, мы слышим речь мира в потоке восприятия, и в целом знаем его язык, но понимаем
далеко не всё.
И сам человек представляет собой некий живой узор, и всё его самовыражение есть как бы «речь» на
некоем языке – хотя не всегда говорим, что думаем и считаем правильным, и не всегда сами
понимаем, что говорим, случается также, что недоговариваем или повторяемся. Если прокрутить ленту
жизни человека и вникнуть в его ощущения, чувства, мысли, решения, намерения, поступки
внутренние и внешние, – в общем, всё воспринимаемое, переживаемое и излучаемое им, – его жизнь
представится как некий разговор с миром и самим собой, разговор на некоем языке. Этот разговор
более или менее осознан и понятен самому человеку, более или менее последователен, хотя на
больших жизненных отрезках меняются и темы, и тон.
В целом этот разговор понятен и другому человеку, наблюдателю. Менее понятен – если наблюдатель
и наблюдаемый из разного времени, разных стран, разной веры (обычно так, но всё же не всегда).
Более понятен, если наблюдатель как будто ощущает себя на месте героя, переживает жизнь и
поступает схожим с ним образом. Наблюдатель может удивиться тому, что герой воспринимает всё в
одном цвете, попадает в одну и ту же «яму» десятки и даже сотни раз, и очень однообразно отвечает
на те или иные жизненные вызовы, сам того не замечая! Или, напротив, будет чувствовать какой-то
смысл в поступках героя, но не сможет предсказать его суждения, решения, поведение, будет плохо
понимать его внутренний язык.
В любом случае, разговор людей с жизнью во все эпохи и вне зависимости от того, насколько развит их
внутренний язык, идёт на человеческом языке в самом глубоком его понимании. Внутренний язык
человека есть тот или иной узор в безбрежном пространстве человеческого языка, как бы
проявляющий определённые связи между понятиями и явлениями, придающий порядок и вес
определённым смыслам. Соответственно ему простроен сам человек, им обусловлены нрав и
характер, и, далее, отражающие их узоры судьбы, и даже то, каким человек представляется другим
людям. Наш внутренний язык может быть богаче и беднее, и мы можем развивать его, учиться
владеть им, преодолевать обусловленность им. Но за ним стоит человеческий язык – Язык! – и это есть
самое первое, что обусловливает нас в любых попытках мыслить и говорить о чём бы то ни было, а в
особенности о жизни в целом.
Наш мир дан нам не просто в восприятии, не просто в опыте – он дан нам в Языке. Между нами и
миром всегда находится Язык, и он не просто отражает мир в нашем сознании, но ещё ограняет и
проводит в мир наше понимание и самовыражение
Лишь на поверхности Языка находится то, что мы
называем мышлением, речью и письмом – это одни из средств его проявления и выражения
Образы мышления, архетипы и мифы, подсознательные программы, глобальные установки, чувство прекрасного, даже человеческий генетический код, вообще всё человеческое, о чём можно говорить
– представляет разные стороны и уровни Языка.
Итак, Язык есть тот «редактор реальности» [I], который, с одной стороны, представляет нам мир
таким, как мы его видим, и, с другой стороны, буквально создаёт нас и наш мир.
Языки народов и Воззрения подчинены Языку
Языки разных народов устроены на общих основаниях, и в их основе, конечно, также лежит
человеческий язык, благодаря чему люди в целом одинаково устроены, зрят мир в целом одинаково
(совсем не так, как кошки или обезьяны), а разность видения могут объяснить и понять; сама
возможность перевода с языка одного народа на язык другого тоже существует благодаря общему,
человеческому языку. И всё же разница в картинах мира разных народов огромна [II]. В дальнейшем
мы ещё коснёмся того, что можно назвать «разумом речи» или «разумом народа», а пока замечу, что
внутренний язык, конечно, в очень большой степени определяется языком народа – его мифами,
обычаями и верованиями, отношением к другим народам и к жизни в целом, его «волной».
Но внутренние языки каждого отдельно взятого человека и языки народов – это ещё не всё. Любая
теория как описание некоего воззрения, некой идеи, всегда подчинена объемлющему Воззрению
(идеологии, концепции, методологии, метатеории, научному языку, парадигме, символической
системе, доктрине) – то есть обусловлена предустановками, утверждениями, предположениями
некоего искусственного языка, обусловлена заданными им взаимосвязями понятий, порядком и
весом подразумеваемых смыслов. Точно такие же предустановки находятся в основании Воззрений
(правда, их приходится выражать уже на человеческом языке, да ещё и учитывая особенности языков
народов) – и считаются безусловными, аксиомами
Это утверждения произвольного выбора, и
правильность этих утверждений не доказывается построенными на них Воззрениями, насколько бы
последние ни считались непротиворечивыми – как красота здания и большой запас прочности стен и
перекрытий не гарантирует ни надёжности фундамента, ни устойчивости грунта [III].
И воззрения, и Воззрения, вне зависимости от отнесения к «религии», «эзотерике» или «науке»
подчинены Языку, они являются лишь способами кодирования человеческого языка
Каждое Воззрение как некая «речь», некий «текст» несёт в более или менее явном виде своё представление о безусловном, неявно дополняемое и уточняемое его частным языком.
Безусловное внутри зёрен смысла, заложенного (осознанно или неосознанно) утверждениями произвольного выбора во все Воззрения – и есть самое главное, что нужно для понимания узоров судьбы человечества. Все эти
узоры и составлены взаимодействием разных Воззрений, разных языков, дающих людям разные
картинки мира и друг друга, ведущих людей сложными путями к тому, что они принимают как смысл, к тому, за чем они ищут безусловное [IV]. Эти узоры могут быть красивее при взаимопонимании, сходности языков, и уродливее при непонимании. Но зачаровываться самими узорами и относительной «красотой» не стоит, если важен их внутренний смысл – а он определяется столкновением безусловного, столкновениями вер.
Необходимо «взять Языка»
Но на каком языке говорить о том, что в кажущихся многим такими мудрёными и недоступными «парадигмах» является безусловным? О том, о чём вообще запрещают говорить наука и другие вероисповедания – о догматах?
Во-первых, мудрёность того или иного Воззрения совершенно не значит, что его нельзя выразить
простыми словами и понять без многолетнего обучения частному языку этого Воззрения
Во-вторых,
правда нисколько не пострадает от того, что человек попробует сам разобраться в догматах,
осмыслить их, подвергнуть сомнению – ведь именно так приходит понимание. Так или иначе мы всё
равно принимаем нечто как безусловное, как предмет веры – но догматы отличаются тем, что
выражают безусловное на определённом языке, определёнными словами, и требуют принятия
строгой формулировки, хотя она может искажать смысл. Потому достойнее самому найти это
безусловное и осознанно согласиться или не согласиться – не с упаковкой-догматом! – со смыслом.
Итак, нам нужен язык как можно более ясный, как можно более близкий к внутреннему языку людей.
Язык, которому не нужно обучаться много лет, рискуя так и не заговорить на нём. Язык, который
объединял бы самые различные частные языки, мог бы объяснять их внутреннее устройство и
обусловливающие приверженцев этого языка предустановки. Язык, на котором можно говорить о
безусловном в Воззрениях.
Да где взять такой язык? Но ведь это просто-напросто человеческий язык. Первоисточник, к которому
мы должны обратиться для понимания всего, что происходило и происходит на планете Земля, есть
Язык. Нам нужно, говоря по-военному, «взять Языка» – и попытаться хотя бы в какой-то мере понять
его на своём внутреннем языке.
Первобытный язык
Язык – это первый и основной инструмент управления человечеством, потому что только он позволяет
создавать, разрушать и передавать смыслы безусловного. Все остальные орудия строительства и
разрушения мира смыслов и материального, явного мира, подчинены Языку. Это настолько же просто
и очевидно, насколько непривычно и неосознанно [V]. Но даже если пропускать уровень Языка и
считать, что людьми правят Воззрения (это удобно, когда сравниваются отдельные воззрения или
несколько узких Воззрений), необходимо учитывать влияние Языка и внутреннего языка человека
(ведь воззрения и Воззрения связаны с определёнными людьми [VI]). И, поскольку искусственные
языки вторичны, гораздо более целостное понимание даст рассмотрение положения с языками
народов.
Мировые события последних лет привели к тому, что вопрос языков народов многими постепенно
осознаётся как важнейший даже в бытовом смысле. Одни языки (малых народностей) умирают,
другие (русский) намеренно убивают, третьи (английский, французский, немецкий) метрополии
насаждают колониям, четвёртые переводятся на другой алфавит.
Достаточно было забросить в Молдавию тему «общности молдавского языка с древнеевропейской
лексикой – латынью», а в справочное издание Литва (ещё советского времени) включить подтасовку
(отождествление санскрит=праязык, которое было развенчано ещё в XIX веке): «Литовский язык —
самый архаичный из всех живых индоевропейских языков; он лучше других сохранил звуковую
систему индоевропейского праязыка, много морфологических особенностей» – и дело сделано, «путь
в Европу» открыт, возникает язык надменности или «противостояния имперским угнетателям». Латвия
– то же самое. «Нация, которая также подлежала по плану гитлеровского рейхскомиссара фон Лоозе
полному выселению из Прибалтики и уничтожению при нацизме, идейно качнулась в сторону
предателей латышской нации, нацистских прихвостней, последовательно выполнявших немецкий
план уничтожения латышей… и здесь не обошлось без пропаганды языковой исключительности,
опиравшейся на арийско-европейскую общность, каковую вбивали им в язык столетия ненавистной
германской орденской оккупации». Украина, Белоруссия – «национал-сепаратистские «медные
трубы» раскалывали нашу восточнославянскую общность, базируясь именно на языковых аргументах.
А основная пропаганда велась против «имперского» русского языка. И здесь идейно продолжился
гитлеровский нацизм с прославлением «трубами» «героев»-«бандеровцев», запятнавших нацию,
соучастников нацистских преступлений…» [13].
Итак, с языками народов происходят очень серьёзные вещи – нужно лишь обратить внимание на то,
что происходит сейчас и происходило хотя бы в недавнем прошлом
Более того – то, что происходит с языками народов в течение всей истории, даёт ключ к пониманию языковой войны, которая является подоплёкой более заметных, особенно в последнее столетие, войн информационных. Но что
же такого в том или ином узоре общностей и различий между языками народов и изменении этого
узора в ходе истории? Что такого в упомянутом «индоевропейском» или просто «праязыке»? Ответ
прост: если «знание – сила», то язык – самая большая сила [VII].
Мы можем говорить сколько угодно о человеческом языке на искусственном языке, но ведь
несравненно больше мы получим, если, наоборот, будет видеть насквозь все эти искусственные языки,
говоря на Языке! Тот «слой» человеческого языка, который связан непосредственно с мышлением и
речью, и есть праязык, или первобытный язык.
Пара слов о лингвистике. Пришлось бы долго предварительно уточнять, что я имею в виду под
«лингвистикой-как-системой», чтобы коротко и прямо высказанное отношение к ней не обидело
лингвистов, всех и каждого, как людей (это относится и к науке в целом). С большим уважением
относясь к отдельным личностям, и зная, что многих других личностей и их работ я попросту не знаю и
никогда не узнаю (как впрочем, не знает и не узнает многих важных работ своих коллег большинство
лингвистов и учёных других отраслей – ну очень много всего накоплено), в целом о лингвистике скажу
так: как и другие отрасли знания, в наступившем Завременье она точно так же затянута в водоворот,
ведущий в Хаос.
Лингвисты сами понимают это – точнее, некоторые понимают, другие же являются приверженцами
той или иной теории, и для них никакого хаоса нет, есть только «правильное» и «неправильное». Но
это понимание состояния лингвистики, то, о чём надо говорить прямо и по-человечески, то, что
касается основ Воззрений, скрывают за всякими «фактами конгруэнтности» и прочими
«неадекватностями», переходя на выхолощенный научный язык, чтобы слепить из застойно печальной
картины хаоса в важнейшей области знания весть о плюрализме-как-обещании-света-в-конце-
тоннеля [VIII+. «Всё, что мы знаем, противоречиво в своих истоках, общих начал для того, чтобы разобраться, попросту нет – но это же хорошо, ребята!».
Вот что важно. У лингвистов нет методологии, для того, чтобы искать праязык. У них есть теория «логосического» (иначе «божественного»! [IX]) происхождения языка, и противостоящая ей теория «естественного» происхождения языка из бубнения и бормотания обезьян (трудовая теория – Энгельс, а также творческая – Гумбольдт, Потебня). Сторонники трудовой теории (а также марристы) праязык не признают, для трудовиков «это вопли наших предков-полуживотных об опасности и других чувствах, из которых потом оформляются практически одновременно все языковые группы в зависимости от рода деятельности (земледелие, скотоводство и т.д.)». А логосисты не там ищут и почему-то «игнорируют историю и связи материальной культуры, ориентируясь на письменные памятники древних «божественных откровений», надеясь в них найти ответы на все вопросы языкознания». [13]
К трудовой теории мы ещё вернёмся – вы сами сможете оценить, мог ли человек (обезьяна) с
помощью бубнения создать язык (вообще на эту тему есть множество прекрасных работ – не только о
языке, но вообще об «огне», о всех умениях, технологиях и методологиях, которыми якобы «овладел»
путём тыка доисторический человек). Предустановки логосистов понятны, но игнорировать научные
методы – непростительная слабость. Во всяком случае, ни трудовая теория, ни метод «надо найти
священную книгу, где всё будет написано» языкознание продвинуть не могут.
Но это ещё не всё. Логосическое предположение о былом единстве человеческого языка, о праязыке,
использует историко-лингвистическая наука индоевропеистика (не найдя праязык в санскрите, его
ищут в группе родственных индо-европейских языков), развившаяся из сравнительно-исторического
метода в языкознании. Но, сравнивая языки, индоевропеистика не отталкивается от, хотя бы
предположительных, общих законов, которые позволили бы выявить праязык. Индоевропеистика
ищет древние следы в языке, архаизмы, но не может установить стрелу времени с вехами
исторических взаимодействий языков. Находя что-то более древнее в том или ином языке, она не
может быть уверена – это действительно основополагающее, общее в языках, или «консервация
особенного». Проще говоря, имея на входе дело со сравнениями, на выходе индоевропеистика не
может иметь ничего, кроме результатов сравнений, но для того, чтобы найти праязык, этого мало. [13]
[X]
Однако в XIX веке жил человек, всю жизнь занимавшийся языками и народами, в особенности
славянскими, и, до официального «создания» сравнительно-исторического метода вовсю
использовавший сравнение языков вкупе с историческими данными. Более того, уже длительное
время углубляясь в славянские языки, в культуру славянских народов, он совершенно неожиданно и
«случайно» совершил открытие, которое дало ему возможность выйти на методологию поиска
праязыка. У него не было тех данных, которые были добыты археологией, историей, лингвистикой и
другими отраслями знаний за прошедшие 150 лет. Но всё же, благодаря выведению общих законов,
он смог пойти очень далеко. Кроме того, за полвека работы он обработал материал, с которым вряд ли имел дело какой-либо лингвист или даже целая академия. Судите сами: с привлечением объёмного
исторического материала и словарей более чем двухсот (!) языков на выходе десятки тысяч
разобранных славянских слов (в т.ч. имён собственных – названий селитьб, рек, царских и воинских
имён, и т.п.) на всех славянских наречиях, десятки тысяч слов важнейших языков – греческого, латыни,
еврейского (им посвящены объёмные корнесловы), десятки тысяч слов западноевропейских
(английский, немецкий, французский) языков, имена собственные древних и древнейших народов
(эфиопов, коптов, египтян, вавилонян, ассирийцев, бритян, галлов, персов, македонцев), а также
работы, посвящённые астрономии и глубочайшим числовым соответствиям, причём во взаимосвязи с
праязыком (последнее я вынужден оставить за рамками этой статьи).
Итак, у нас есть возможность приблизиться к праязыку. Оказывается, в русском и других славянских
языках он очень хорошо сохранился. Поэтому мы можем приступить немедленно и безо всяких
вспомогательных средств.