– ...И мы – последние... Все наши старики перемерли или перебиты богатырями... новым кладкам яиц взяться больше неоткуда... Вот уже больше века на Руси нет других Великих Змеев... и не будет больше никогда...
Три исполинских чешуйчатых морды опустились на каменный пол, тихо вздрагивая. Василиса недоверчиво моргнула – из зеленых драконьих глаз катились огромные слёзы. Раньше она думала, что змеи и ящерицы вообще не способны плакать... Там, куда падали эти горючие капли, камни шипели, вверх взметались облачка раскалённого пара.
– Никогда... никогда... – шептали клыкастые пасти в безумном исступлении. – Никогда больше мир не увидит стаи Великих Змеев в небесах... никогда не перекрестятся огненные ливни в поединке... никогда не будет брачного танца молодняка... никогда не появятся новые яйца... никогда... нас больше не осталось... не осталось...
Василиса уселась рядом и робко погладила ближайшую голову по щеке. Холодная чешуя оказалась такой твердой, будто её выковали из железа...
– Никогда... никогда... мы последние... я последний...
Змей Горыныч лил горючие слезы ещё очень долго. Последний дракон Руси оплакивал свой вымерший народ... своё прошлое... своё настоящее... своё будущее...
Будущее, которого никогда не будет.
А. Рудазов, Преданье старины глубокой
Расскажи, что грызёт твою душу, владыка небес,
Чем наполнены сны на исходе сгоревших столетий.
Дай узнать, что безжалостным смерчем таится в тебе.
Обнажи свою боль,
одинокий…
великий…
последний…
Под широким крылом протянулась привычная твердь,
Да неясная тень проплывает порой в водоёме.
Разве мог кто-то знать, что однажды возможная смерть
Станет много милее для сердца, чем память о доме?
Разве мог ты предвидеть, пробившись сквозь щит скорлупы,
Оглашая пространство пещеры пронзительным писком,
Что однажды сам будешь искать час смертельной борьбы,
Почитая опасность наградой, а вовсе не риском.
Ты – последний дракон восстающей из пепла Руси,
Выдирающей корни свои, чтоб на них опереться.
За железным покровом холодной, как ночь, чешуи,
Как и сто лет назад, бьётся сильное, жаркое сердце.
Помнишь, мой повелитель, как рвался в подлунный простор,
Как рождался в груди горький рык, обрывающий нервы?
Как оплакивал замерших братьев и нежных сестёр,
Свою жизнь без отца,
сотни лет без любви и Царевны…
Сотни лет одиночества, ставших проклятьем твоим,
Ускользающим пеплом надежды, загубленной с детства.
Сотни лет без единого шанса назваться живым,
Ощутить себя в стае и родственным духом согреться.
Ты запомнил навеки погасшие в муке глаза –
Взгляд рожавшей Царицы, поникшей на мёртвую кладку.
И ещё – как горячим цветком распустилась слеза
И пылающей болью впиталась под грубую складку.
Ты был мал, господин, но запомнил повадку врагов –
Нападать со спины, не гнушаясь бесчестным ударом,
И ни разу, сражаясь, себе не позволил того,
Отвечая на выпад булата губительным жаром.
Ты поднялся над миром, над крышей притихших небес,
И разжёг в себе ненависть, словно багровое знамя,
И пикируешь вниз, ощущая, как бьются в тебе
Безысходная боль тишины и голодное пламя.
Горький яд одиночества в сердце кинжалом проник
И зовёт дотянуться крылом до полоски рассвета.
И летит над уснувшей землёй полный горечи крик…
…Одинокий призыв без надежды дождаться ответа.
(12 апреля 2010 года)