[городской романс давно спет да вот только зрители остаются сидеть на своих местах ожидая стремительных оваций вестей от которых все нет и нет]
Високосные дома прорастают по весне как подснежники,
как прошлогодние трупы из ростовской лесополосы,
как ветхие здания осевшей архитектуры,
как столетние жуки-могильщики,
что сверлят под ними свои подземные лабиринты.
Они все ближе и ближе к экватору,
они выстраиваются в стройную линию
поредевших свидетелей Иеговы
и трубят о том, что мы никогда не разрушим сторожевую башню,
нам никогда не войти в число тех ста сорока четырех тысяч избранных,
ибо наша кровь была неоднократно перелита и выпита,
а города наши будут сожжены и изнасилованы.
О, маленькая Лена Закотнова!
Твои родители жадничали и не покупали тебе
жевательную резинку,
о чем впоследствии неоднократно жалели,
выплакав на берегу реки Грушевка
все глаза до последней капли.
А он продолжал вырезать на твоем белокуром животике
узоры опоздавших перелетных птиц.
Я не хочу больше слушать предсказания городской нищенки
закутанной в дырявую шаль,
я ускоряю шаг и выбегаю на проезжую часть, размахивая руками.
- Эй! – кричу я в поток грузных машин - А вы знаете, кто такой Дориан Грей?
Они сбивают меня бесцеремонно нарушая
мои личностные границы,
а люди вокруг слетаются на шабаш
назначенный на 13-28 по парижскому времени.
Пограничная собака смотрит на меня с сожалением,
она поставлена здесь охранять территорию
и еще никогда за все время выслуги
не видела такой глупой смерти,
смерти во имя давно почившего слуги Божия Дориана,
слава о котором так и не докатилась до этого
чёртом забытого захолустья.
Трамваи и троллейбусы развозят мои зловонные останки
по привокзальным площадям и одиноким остановкам,
люди едут в них и слушают мои развеселые песни,
разглядывая в одичавших окнах
стилизованные под средневековье деревья.
Им невдомек, что этот город завтра же сойдет с рельс
и отправится в дальнее плавание
по бездорожным Елисейским полям,
а мой беспризорный призрак все годы напролет
будет гладить твои волнистые волосы,
и стоять рядом с тобой на всех светофорах,
и в длинных очередях за двумя килограммами чёрной муки.