Костя долго слушал, что ему бубнил в рацию штаб. Его обступили офицеры, напряжённо ожидая сведений. Михалыч обходил БТРы, записывая в блокнот необходимое для пополнения боезапаса каждой машины в отдельности. Верная Маша, Рита и медсестра Аня занимались ранеными солдатами, уцелевшими в резне женщинами и детьми. За час с небольшим, что прошёл с последнего выстрела в гарнизоне, шок исчезнуть не мог. Все понимали, что это не конец испытаний, но никто не знал, что ждёт их дальше. Неизвестность пугает больше увиденного ужаса.
Костя стал отвечать рваными, короткими фразами. Махнул рукой капитану: «Карту!» Тот достал карту из планшета, разложил её на спине стоявшего рядом лейтенанта. Костя сделал пометки. «Какова достоверность сведений?» - задал он последний вопрос. Рация взорвалась матерными выражениями. Связь прервалась. «Значит так…Всех на плац! Всех!» - приказал Костя.
Посыльные побежали исполнять приказы майора. Костя повернулся к офицерам: «Разведданные показали, что в ближайшие часы начнётся наступление бандформирований на Город. Замечены большие скопления хорошо вооружённых групп на ближайших подступах. Авиация в полную силу сработать там не сможет. Начинается эвакуация семей офицеров, работников консульства, в общем, всех штатских. Вертолёты нужны для прикрытия аэродрома. Приказано оставить гарнизон, уничтожив склады, и прорываться в Город через Ущелье. Другого пути нам уже не оставили. Уверен, что и на этом маршруте нас ждут – Костя наклонился над картой – вот здесь, в начале «зелёнки», здесь – перед Ущельем, и здесь – уже в самом Ущелье. Прикрытие с воздуха, если и будет, то только на последних тридцати километрах от Города. Если будет!» «Не будет прикрытия, майор… - сказал капитан – Не до нас там будет…если нас будет…»
Подошёл Михалыч. «Михалыч, БТРы топливом под завязку, боезапасом под завязку, цинки с патронами в каждый. В общем, сам знаешь. На всё закрываю глаза – сказал Костя, и уже обращаясь к капитану – Бери на себя минирование складов. Будет ещё одно…дело…Но потом»
На плацу стояли женщины и дети, легкораненые и уцелевшие в бою солдаты и офицеры – все, кто мог двигаться, стрелять и погибать. Их оказалось – шестьдесят пять человек. Двадцать три человека лежали в тени домов и деревьев – это были тяжелораненые и контуженые бойцы. Ветер с гор мёл песок по плацу…Стояла невыносимая жара, но никто не ощущал её. Женщин бил озноб, они прижимали к себе детей, как будто могли защитить их от огня, свинца…жестокости…Со стороны складов доносился шум двигателей бронетранспортёров. Там выполняли Костин приказ двадцать солдат и Михалыч. Значит, сто восемь человек.
Костя вышел на середину плаца. Голоса стихли. Он посмотрел на стоящих перед ним людей, и жёстко сказал: «Мы уходим через два часа. Уходим навсегда. Через полтора часа все должны стоять на этом же месте. С собой взять – документы, деньги, у кого есть – ценности, то есть то, что уместится в маленькой, очень маленькой сумочке. Главное – документы. Лекарства, если есть заболевания. Врач убит, по медицинским вопросам обращаться к Ане. Это наш последний рейд. Мы попадём под огонь противника, что неизбежно. Необходимо сохранять спокойствие. И последнее…Мы не можем взять тела погибших с собой, мы не успеем их захоронить. Но мы не можем и не должны оставлять покойных на глумление. Я вижу только одно – кремировать их на складе ГСМ, после подрыва, предварительно обложив шинами. Надеюсь, Вы меня поняли. Выполняйте» Плац опустел. БТРы и Зил-131 -тентовик выстроились в колонну перед КПП гарнизона, который переставал существовать.
Костя посмотрел на колонну машин. «Старлей – обратился он к одному из офицеров – Перестройте колонну. Пять бронетранспортёров вперёд, потом ЗиЛ, шестой БТР – последним в колонне». Старший лейтенант с недоумением посмотрел на майора. «Исполнять!» - не поясняя своего приказа, и повысив тон, приказал Костя. К нему подбежала медсестра Аня: «Товарищ майор, я санпакеты по БТРам разложила, сколько было. Тяжелораненых нужно уже по машинам сортировать. В какие?» «Всех тяжелораненых в тентовик» - ответил Костя. «В тентовик? – испугано спросила Аня – Но это же…Они и сделать ничего не смогут…» Костя усталыми глазами посмотрел на медсестру и тихо произнёс: «Исполняйте, Анечка, исполняйте…, про воду не забудьте…» Он пошёл в сторону штаба гарнизона. Аня смотрела ему вслед, понимая, что майор всех тяжелораненых перевёл в положение смертников. И она, медсестра, дававшая клятву Гиппократа, должна исполнить этот приказ.
Медсестра Аня.
Аня была некрасива. Коренастая, крепко сбитая девушка, с большой грудью, широкими бёдрами, короткими ногами, круглым веснушчатым лицом и небольшими серо-голубыми глазами. В селе, в котором она родилась, её звали «Дурнушка», парни на танцульках обходили её стороной, и когда девушки после танцев шли обжиматься с ухажёрами, Аня в одиночестве возвращалась домой. Свой любимый фильм – «Начало» - она пересмотрела раз сорок, прекрасно понимая, что с ней ничего подобного не случится, но в героине Чуриковой девушка видела многое из личной неудавшейся женской судьбы. Окончив восьмой класс, Аня уехала в Тамбов, где поступила в медицинское училище, в котором блестяще училась, проводя всё свободное время за учебниками в общежитии. Подруги любили её за упорство, весёлый нрав, сохранившийся в ней, несмотря на обделённость в любви, и помощь, которую она всем оказывала без просьб и условий.
Аня стала хирургической сестрой, и стояла около операционного стола по шесть-восемь часов, подавая инструменты, наперёд зная, какой и когда, вытирала пот с лица хирургов, которые, закончив, говорили: «Спасибо. Молодец», но никогда не приглашали в ординаторскую выпить чашечку кофе. Для этого существовали другие медсёстры.
Когда Аня посылала телеграмму маме, она стыдливо прикрывала адрес ладошкой. Телеграфистки требовали паспорт, чтобы проверить, нет ли ошибки в написанном – Тамбовская область, Еблоновецкий район, село Хренное. Правда, потом паспорт спрашивать перестали, а начали Аню жалеть. Родиться по такому адресу не поле перейти…Всё оставляет свой отпечаток в жизни человека.
Ане снились эротические сны, в которых она отдавалась мужчинам с неукротимостью дьяволицы, после чего они падали ей в ноги с признаниями в любви, а она с презрением отвергала их одного за другим. Сны становились всё более яркими, а жизнь всё более серой…Что привело к согласию поехать вольнонаёмной медсестрой в далёкую страну, где велись боевые действия. Секретарь РК ВЛКСМ пожала Ане руку, а когда та вышла за дверь, сказала вслух: «Дура и ****ь!»
И в этой далёкой стране, Аня познала плотскую любовь во всей обнажённости. Она купалась в океане нежности, как её понимала, отдавая себя солдатам, которые считали это наградой за своё ранение. Это было Аниным кредо – любовь за ранение. Другого быть не могло. Об этом знали все в гарнизоне. Слово «****ь» ни разу не было произнесено. Военврач Липатов лишь однажды, после масштабной операции, в которой оказалось много раненых, прокашлявшись, сказал: «Анечка…ты бы умерила свой пыл…Нет, я понимаю, что солдатики быстрее поправляются! Но это как-то всё-таки странно…» Анечка засмеялась, пыл свой не умерила, солдатики поправились быстрее, чем ожидалось, а военврача Липатова бандиты прибили гвоздями к полу во время налёта на гарнизон.
Аня понимала, что, вернувшись в Россию, она вернётся в одиночество. Поэтому она решила, что назад она поедет не одна. А с ребёнком в своей утробе. И это будет главной наградой в жизни. Но это будет потом. А сейчас ей надо разместить тяжелораненых в грузовике.
Плац опять заполнился людьми. Рита стояла поодаль вместе с Верной Машей. К ним подошёл Михалыч в сопровождении сержанта с перевязанной рукой. На плечах у них висели ручные пулемёты Калашникова и два автомата. «Держите – сказал Михалыч – вам, что полегче…» Добавил к оружию подсумки с магазинами. «Вот, девочки – вздохнул он – Кто бы мог подумать, что так будем уходить…Сейчас бы автобус с мягкими сиденьями. Да, Маш?» Верная Маша улыбнулась и поцеловала мужа в щёку.
Прапорщик Михалыч и Верная Маша.
Всё началось двадцать пять лет назад. Правда, оставалось ещё два месяца до серебряной свадьбы, которую мечтали отпраздновать все жители гарнизона. Итак, почти двадцать пять лет тому назад, юный Михалыч, тогда свежеиспеченный старшина сверхсрочной службы, стоял с вещмешком и небольшим фибровым чемоданчиком рыжего цвета и металлическим замочком с защёлкой на автобусной станции забытого Богом городишки. В этот населённый пункт он попал не случайно, а по приглашению своего однополчанина, вышедшего на дембель год назад. Приятель решил жениться в присутствии самого уважаемого человека на Земле, то есть Михалыча, с которым делил огонь и воду. Медные трубы достались совершенно другим людям, но они не были этим обижены, и двух первых испытаний хватило с лихвой.
Свадьба прошла удачно, со знатным мордобоем, братанием с неизвестными, битыми им, Михалычем, мужиками, последующей парилкой, и просьбой дезертировать и остаться здесь навеки. Старания просящих пропали втуне, так как старшина был службистом верным присяге и собственным убеждениям, основанным на Уставе Советской Армии. Поездкой Михалыч был доволен. И в таком бодром настроении духа он и ожидал автобус, чтобы добраться до райцентра, а оттуда уже по железке до воинской части, где и проходил службу.
Старшина был наряжен в ПШ, блестящие яловые сапоги, поглаженные утюгом, и новую фуражку. На загорелой шее белел свежий подворотничок, с пропущенной проволочкой, а на груди сверкали «ордена» и «медали», но кроме них, две наградные планки. Выглядел во всём этом Михалыч неотразимо. Он об этом прекрасно знал, и с удовольствием замечал томные взгляды местных дев, которые грели его мужское самолюбие. И вот, когда Михалыч стал уже перегреваться, появилась девушка. И он, Михалыч, сразу понял, что это – Она.
Девушка шла на сильных ногах упругой походкой, не размахивая руками, с прямой спиной, и гордо приподнятым подбородком. На правом плече (заметьте, не плечике!) у Неё висел рюкзак защитного цвета, а в левой руке Она держала абсолютно такой же фибровый чемоданчик, как у него. Лёгкое платьице не скрывало тонкой талии, подчеркнутой красным лаковым ремешком, и такого женственного движения сильных бёдер. Ножки были одеты в белые носочки и красные сандалии. Каштановые волосы были взяты в узел на затылке и закреплены двумя заколками под черепаху. Брови в разлёт и чёрные глаза, слегка раздвоенный подбородок, ямочка на левой щеке. В эту ямочку и ухнуло сердце старшины Михалыча.
Подошёл автобус, народ ломанулся внутрь занимать места, но Она гордо стояла в ожидании, когда оголтелая толпа протиснется через двери. Михалыч это понял и одобрил. Они вошли вместе. Для девушки место нашлось, а Михалыч встал у кабины шофёра, и смотрел на неё, пытаясь привлечь внимание. Она же стала смотреть в окно. Автобус тронулся с места, пустил зловонную чёрную выхлопную струю, и, переваливаясь, поехал в сторону райцентра.
По шоссе автобус пошёл резвее, что очень не понравилось Старшине сверхслужы. В одном повороте автобус выехал правыми колёсами на обочину, его тряхнуло, и девушка оторвалась от окна, и посмотрела в сторону кабины. И тут…И ТУТ её взгляд встретился со светло-зелёными глазами военного. Она заметила в этих глазах нежность и ожидание чего-то, что должно сбыться. А ещё она заметила, ямочку на подбородке, небольшой дугообразный шрам над левым глазом, сильное тело, которое не могла скрыть форма, и такой же фибровый чемоданчик, как у неё. Девичье сердце забилось, как бьётся кенарь в клетке, почувствовав присутствие метана в шахте, перед тем, как упасть в обморок. Прошёл час, близился райцентр. И Михалыч решился.
Он повернул голову к шофёру и приказал: «Тормозни!» Шофёр, съехал на обочину, остановил автобус, открыл дверь: «Быстрей давай! У меня обратный рейс!» К его удивлению, старшина и не подумал выходить до леса, а ещё более резко сказав: «Глуши!» Вышел в проход между креслами. «Ты чего, служивый?» - неодобрительно спросил небритый мужик, явно не пришедший в себя с ночного будуна. Михалыч, не обращая на него внимания, посмотрел на девушку, на пассажиров, и открыл рот. Рот не закрывался пятнадцать минут кряду. За это время старшина успел поведать всем, хотя говорил только для Неё, о своём рабоче-крестьянском происхождении в семье с восемью братьями и сёстрами, что родился в городе, носящим имя татарского хана, верой и правдой служившего какому-то князю московскому. Что в этом городе, который по вечерам качался от пьянства и алкоголизма, прошло его детство и отрочество. А юность он решил провести в армии, чтобы спасти свою печень от цирроза. И так, как он поднимал двухпудовую гирю одной рукой восемьдесят раз (шестьдесят) подряд, и крутил солнышко на одной руке (и это правда), и подтягивался тоже на одной руке тридцать раз (двадцать) подряд, его взяли в спецчасти.
При этих словах все пассажиры насторожились, и стали внимательно слушать. И с этими спецчастями он немало поколесил по миру, бывая во всяких местах небезопасных. А в одном таком месте, джунглями называемом, на него с дерева прыгнул жёлтый человечек с большим мечом, и рубанул по левой ноге ( и это было правдой). Пассажиры привстали с мест и, перегнувшись через спинки сидений, с уважением посмотрели на левую ногу, по которой похлопал рукой рассказчик. Поняв, что шрам находится в сапоге, с разочарованием сели обратно. А в другом, ещё более опасном месте, продолжил Михалыч, у его ног упала граната, и её осколок оставил след на лице. При этих словах, он указал на шрам, который уже заметила девушка. Но это было неправдой. Однажды, на 23 февраля, Михалыч вернулся в казарму нетрезв, долго вешал пилотку на несуществующий гвоздь, и так устал, что ткнулся лицом с размаху в стену, в то место, где находился гвоздь настоящий. После чего ему наложили пять швов. Которые были сняты на гауптвахте.
«Служивый – опять заговорил небритый мужик – А для чего ты всё это рассказываешь?» «Оййй – воскликнула сидящая с ним на сиденье женщина с корзиной на коленях – Совсем мозги пропил, Васька! Оглянись-то, вон какая краля сидит! А ты думал, что для тебя такой видный мужчина старается?!» По автобусу прошёл смешок. «Девушка-красавица, как тебя зовут-то?» - продолжила женщина. «Маша…» - ответила та, и покраснела. «Ладно, не красней, ещё успеешь…- хмыкнула Васькина жена, и, обращаясь к Михалычу – А как насчёт…?» и щёлкнула себя по горлу.
Михалыч, не смутившись ни капельки, сказал, что бывает, да, но два раза в году – на День рождения мамы, и на 23 февраля. Только два раза в году! Ну…на День полка, ещё…на собственный ДР, редко на Новый Год…Всё…пока…»Пять! – вдруг подал голос с заднего сиденья мужчина в холщовом пиджаке, круглых очках, скреплённых на переносице проволочкой, и потёртым портфелем на коленях- Минимум пять раз, а не два!» «Чего разговорился, счетовод? - зашипел небритый – Кто просил?» Счетовод съёжился, и затих. Шофёр посмотрел на часы и занервничал. Михалыч набрал воздуха в лёгкие, и почти скороговоркой выпалил, что такой девушки, как Маша никогда не встречал, и никогда не встретит, что ему без неё теперь не жить, что часть его переводят очень далеко и надолго. Пока он это говорил, пассажиры смотрели то на него, то на Машу. А она то бледнела, то краснела. И тут Михалыч ударил кулаком по двери автобуса, и сделал Маше предложение стать его женой. Все посмотрели на Машу, ставшую белой, как её носочки, а потом красной, как поясок. «Что тут думать-то! – закричала женщина с корзинкой – Как в кино! Любовь с первого раза! Мужик статный, непьющий почти! В форме! Ну, Маша, ну! Соглашайся! Меня всё село слушать про тебя будет!» В автобусе зависла тишина…Михалыч стал белым, как его подворотничок на гимнастёрке…Маша посмотрела на него, и сказала: «Ну, что ж…Давайте попробуем…» Раздался общий вздох облегчения. Шофёр хмыкнул, завёл двигатель, и автобус запылил по направлению к райцентру. Михалыча усадили рядом с Машей. Он взял её руку в свою, и крепко сжал.
Их жизнь не была простой. Сколько сменено гарнизонов в разных точках Великой страны, и за её пределами, сколько трудностей испытали вместе. Всегда вместе. Ребёнка у них не было. А им так хотелось, чтобы любовь дала им счастье иметь дитя. И сейчас, готовясь к последнему для обитателей гарнизона рейду, они знали, что будут вместе до самого их конца.
К Косте подбежал капитан: «Майор, всё заминировали! Тела уложили, как надо. Чёрт бы меня подрал! Как надо…Давай командуй, надо уходить отсюда! Эх, танка нет!» Костя подозвал Риту, Верную Машу и Михалыча: «Женщин и детей в БТРы. В первый и последний не сажать! Рита, Маша, помогите им расположиться. Там, как сардины в банке, будет…Рита, присмотри, чтобы в этих БТРах было побольше воды. Михалыч, скажи механикам, чтобы вентиляцию сразу запустили, иначе дети не выдержат долго! Всё! Выполнять!»
В бронетранспортёры сначала влезли солдаты и офицеры, рассевшись так, чтобы было удобно стрелять через бойницы в корпусе, а потом, под присмотром Михалыча в стальных коробках разместились женщины с детьми. Было тесно, и бойцам у бойниц пришлось сдвинуться друг к другу. Офицеры проверяли внутреннюю связь. Костя посмотрел в сторону ЗиЛа. В кузове замаячила голова Ани. Майор подошёл к заднему борту машины: «Аня…ты всё понимаешь? Через минуту будет поздно…» «Спасибо, Костя – неожиданно назвав его по имени, ответила Аня – Я медсестра. Моё место с ранеными, а там…как получится…так получится» В грузовик взобрались трое легкораненых с пулемётами. Костя посмотрел на них, и кивнул головой в знак согласия. Сержант с перевязанной правой рукой перегнулся через борт, и передал майору перевязанную пачку документов. «Это наши. В случае чего сообщите родным, так и так…Да, Вы знаете… - голос его прервался – Товарищ майор, мы всё обдумали. Мы понимаем…Хоть маленький шанс ребятам дать» Костя понимал, что шанса не будет. Он молча посмотрел солдатам в глаза: «Об Ане заботьтесь» Повернулся к колонне и сделал круговое движение рукой. Взревели двигатели, и машины двинулись в сторону КПП. Костя на бегу вскочил на броню первого БТРа, и через люк опустился внутрь.
В метрах в трехстах за КПП колонна остановилась. Костя связался с капитаном, который был в пятом БТРе: «Давай!» Раздался сильный взрыв, над домами взвилось пламя, потом в воздух полетели десятки тысяч обломков строений, кусков асфальта, разломанного оружия. Второй взрыв прогремел в хранилищах ГСМ. Огонь охватил всю территорию, корчившегося в агонии гарнизона. Чёрный дым, языки пламени появились в том месте, где проходила кремация погибших. Донёсся запах горящего человеческого мяса. Мяса…
Колонна двинулась дальше. Огромные колёса бронетранспортёров вминали камни в песок враждебной земли, за каждой машиной поднимался шлейф пыли. Скорость движения колонны нарастала, увеличились расстояния между боевыми машинами. Внутри БТРов людей охватило тревожное ожидание встречи со смертельной угрозой. Чёрный дым всё выше поднимался над умершим гарнизоном. Колонна уходила в свой последний рейд. А на маршруте её уже поджидали. Примерно в тех местах, которые обозначил Костя на карте.