(вторая половина девяностых)
Но вокруг всё уже неудержимо “перестраивалось”.
Растаскивалось, перегораживалось, приватизировалось.
Возводились немыслимые кирпичные “фазенды” за трёххметровыми неприступными заборами, часто сменялись их молодые владельцы.
Кто, нахапав, “линял” заграницу, кто погибал в автокатастрофе, кто от киллерской пули. Поговаривали, что виной всему “чёрный глаз”, завистливо косящий на невиданные в наших краях хоромы и помышляющий:
- В народный карман залез, туды-растуды, чтоб тебе сдохнуть"!
Менялись и сами люди.
Почти перестали ходить друг в другу в гости – “у ней внуки за границей учатся - ну конечно, сын наворовал”.
Новая иномарка у кого-то – опять “награбили”, дом ремонтируют – “ворюги”.
И всё из “нашего кармана”.
Посёлок охватила приватизационная и заборная эпидемии - без конца то тут, то там вызывали БТИ, обмеряли, ругались. Порой дрались и судились.
Не миновала горькая чаша и нас – спустя двадцать лет мирного совместного проживания дочь уже престарелой Полины Григорьевны объявила, что соседи, в том числе и мы, “украли у них землю”.
После многочисленных проверок и экспертиз, установивших, что у нас, согласно исходным документам, земли даже не хватает, а у них – лишняя, подала в суд.
Сначала мы туда ходили, что-то доказывали, собирали документы, тратили нервы. Потом плюнули и стали “беречь здоровье”....
Однако морока длится до сих пор (пишу эти строки в марте 2003-го).
Давно рухнул “спорный” забор, но соседка не даёт его восстанавливать, с богатырской силой выдёргивая вцементированные в грунт столбы.
Как ни выглянешь в окно, шастает вдоль границы с рулеткой и портняжным сантиметром, сверяет с какой-то бумажкой.
Однажды обронила она эту бумажку, я подняла, поглядела.
Какая-то геодезическая съёмка времён отмены карточной системы. А мы дачу купили спустя четверть века, да и на их участке с тех пор менялись хозяева…
Местные власти тоже давно поняли, что здесь случай не юридический, а клинический, но работа у администрации такая - поневоле посочувствуешь.
Тем более, что наш пример был не единичным. Эпидемия делёжки и приватизации свирепствовала в масштабе страны.
Но что-то страдальцы не очень-то рвались на волю из проклинаемой чиновничьей упряжки.
Вслед за людьми озверели собаки.
Схоронили мы Марса, а Джин вырос, хоть и совком, но злющим-презлющим.
На людей, слава Богу, не бросался, разве что на лыжников (из-за палок). Но всё прочее движущееся – бегущее, едущее и даже летящее вызывало у него ярость и желание немедленно остановить и вцепиться.
Будь то кошка или собака, коза или бык (на бычков он прыгал сбоку, по-волчьи хватая за шею), машины, которые он пытался тяпнуть за крыло, или летящий самолёт.
Заслышав издали гул, Джин настораживался, поднимал морду, определял направление и мчался по лесу за удаляющимся звуком. К нам возвращался в мыле, с видом победителя – мол, прогнал супостата!
Самолёту ничего не грозило, всем же прочим одушевлённым и неодушевлённым предметам, в том числе и самому Джину, да и нам (овчарка -холодное оружие) – порой приходилось несладко.
Кровь, травмы телесные, душевные и материальные.
Завершу тему “Джин и пруды”, пожалуй, наиболее впечатляющим происшествием на ближнем пруду.
После прогулки жарким июльским днём решила искупаться. Джина, как всегда, привязала поводком к ёлке. Но едва успела скинуть босоножки, как мой вросший в рынок и приватизировавший пруд пёс, ещё кое-как терпящий окрест людей, но отнюдь не себе подобных, узрел поодаль чёрного афгана, мирно сидящего возле хозяйки.
В ярости рванулся к нему, поводок лопнул, и...
Визг, паника, мамаши хватают детей. Афган пускается наутёк, Джин – за ним.
В конце концов, оба оказываются в пруду, летят шерсть и брызги...
Промедление смерти подобно - прямо в сарафане сигаю в воду.
Добравшись до визжащего клубка, хватаю обрывок поводка и волоку Джина к берегу.
Афган улепётывает. Живой.
Джин рвётся следом, нет сил удерживать. Руки мои в крови, не знаю, в чьей.
Публика на пруду застыла в ужасе.
- Поводок! – кричу я, - Киньте кто-нибудь, он к дереву привязан!
Никто ни с места.
Обрывок поводка у меня в руке - короткий, скользит, тащу рвущегося за афганом Джина прямо за ошейник. Силы на исходе.
Афган исчезает из виду, хозяйка хватает манатки и ретируется следом.
Народ вокруг в оцепенении “безмолвствует”.
Наконец, какой-то мальчишка бросает мне с берега поводок и тут же отбегает.
Уф...
Делаю узел покрепче и, отдышавшись, вылезаю.
Отыскиваю босоножки, с сарафана на них льёт вода.
Джин с триумфом отряхивается, подняв тучу брызг.
Народ по-прежнему ни гу-гу, ору только я.
Джину.
Всё, что думаю по этому поводу.
Но зато я узнала, что такое слава. Однажды по дороге к станции какой-то парнишка указал на меня приятелю:
- Вот она, та самая. Тёть, а вдруг бы они вас...того?
- Того-этого, - передразнила я, - Была б твоя собака, тоже прыгнул бы разнимать.
- Не-а, - мотнул он головой, - Ни в жисть.
Что-то действительно неудержимо изменилось в мире, и отнюдь не к лучшему.
Давно развалилось бы окончательно, если б не невидимая всесильная рука.
Удерживающая и спасающая рехнувшуюся несчастную нашу страну, спятивший посёлок с заборной эпидемией и приватизационным синдромом, спивающихся от неприкаянности мужей и соседей.
Мою Вику, выкуривающую на лоджии пачки сигарет после ночного дежурства в ожидании сгинувшего в неизвестном направлении супруга. Внучку Риту, растущую злобным одиноким зверьком при живых родителях.
Девяностолетнюю бабушку, приносящую ей в постель кофе с бутербродами и помогающую решать задачки...
Соседскую дочь, крадущуюся вдоль нашего забора с рулеткой.
Джина, гоняющегося за лайнерами и джипами…
(продолжение следует)...
Начало мемуаров - в сборнике прозаических миниатюр "Страницы Юлии 1"