В душную комнату ворвался полуночный сквозняк. Он уронил со стола кипу бумаг, качнул темные занавеси, дав луне заглянуть в тяжелый ночной мрак, просвистел в абсолютной тишине будто бы пустого помещения и… умолк. Лишь ночь и дождь крысиными коготками стучали в стекло и подоконник.
Комната, освещенная только слабым лунным светом из-за занавески, была будто необитаемой. На столе и всех возможных поверхностях царил хаос – пыль и паутина нашли себе приют на книгах, опрокинутых канделябрах, стаканах, бутылках и флаконах и прочем всевозможном хламе. Кисти, лаки, шифон, погребенные под серой пылью, в художественном беспорядке покоились во всех углах этого странного помещения. Катушки ниток, толстых и тонких, отрезы ткани – все это было раскидано, словно в коробке неаккуратного портного.
И одновременно с этим комната была девственно пуста. Она казалась опустошенной, как бокал с двумя-тремя недопитыми капельками темно-бордового, кровавого ликера. Беспорядок и хаос наступали ото всюду, темными тенями портьер выползая из углов, стекая с потолка и стен, шурша по заваленному обрывками ниток и ткани полу. И этот темно-бордовый цвет стен делал темноту еще более густой и тесной.
В дальнем углу темной комнаты сидела кукла. Фарфоровая кукла-марионетка с круглым милым личиком, и большими, карими, по-детски наивными глазами в обрамлении густых ресниц. Светло-шоколадные волосы до плеч были забраны ободком и открывали высокий кукольный лоб. Идеальная мечта любой маленькой девочки. Марионетка. Всего лишь красивая кукла в светло-кремовом воздушном платьице и лакированных туфельках, надетых на снежно-белые детские носочки. Миниатюрные ручки и ножки привязаны тонкими веревочками к крестовине – правильные движения, и кукла сможет ходить и танцевать.
Но марионетка смотрелась в этом помещении дико и странно. Будто фантазия сумасшедшего сыграла злую шутку и подсказала своему обладателю украсить захламленное помещение прекрасной куклой в накрахмаленном платье.
Вдруг портьера из органзы, свисавшая с потолка, покачнулась, а через тонкую ткань проступил силуэт. Судя по всему, это был мужчина. Он был худ, но довольно крепко сложен. Темные волосы мягко спадали на плечи. Широко открытые и густо подведенные карандашом глаза блестели в свете новой луны, подглядывающей за ним через окно, а остальное лицо скрывала повязка из блестящей и переливающейся фиолетовым и золотым ткани.
Он медленно шел вдоль портьеры, меряя пол неслышными шагами. Лишь занавеска едва ощутимо покачивалась, выдавая его присутствие, да лунный свет оценивающе скользил по его лбу, не смея заглянуть в темные бездонные глаза.
Наконец-то мужчина вышел из-за покрова ткани. Черный камзол матово заблестел в лунном свете, играя фиолетовой вышивкой. Человек осторожным и тихим шагом направился в угол, где лежала кукла. Он осторожно опустился на корточки рядом с ней и заглянул в ее стеклышки-глаза. Он мог увидеть там намного больше, чем кто-либо другой, ведь это была его кукла. Это он сделал ее такой. Это он сотворил прекраснейшее фарфоровое создание и кинул его в этот угол просто потому, что кукла получилась слишком похожей на свой прототип.
Но время лечит. И теперь он каждую ночь приходит сюда. Чтобы посмотреть на нее. На свою куклу. Нет, на свою любимую куклу. А она молчит и все смотрит на него своими кристально честными стеклышками глаз. Какая же она взрослая, эта маленькая девочка-кукла.
Он смотрел на нее долго, как завороженный, не в силах отвести взгляда от этих милых черточек ее лица. А потом осторожно взял и прижал к своей груди.
Он действительно любил ее. Безумец.
Кукла сидела в заброшенной комнате. День за днем, месяц за месяцем. Стеклышки-глаза неподвижно смотрели на пустую стену поверх кучи хлама, оставшегося здесь с того дня, как хозяин завершил ее, свое творение. Но почему он бросил ее тут, одну? Это же так больно, когда тебя бросают!
С того дня, вернее, с той ночи, ей на память осталась трещина по всей спине. Он швырнул ее о стену, но она не разбилась, нет. Она осталась. Для него. Только лишь трещина пошла. Но если он сделает так еще раз, она разобьется. Ему надо быть аккуратней. Ее вспыльчивому хозяину.
Карие глаза смотрели на противоположную стену. Серая, вся в паутине, но все равно такая родная. Она за всю свою жизнь видела только эту комнату – пока он делал ее, пока он творил, ей все время открывались новые ракурсы. Он показывал ей эту комнату, пока дарил ей жизнь.
А потом пришел конец всего – он завершил свой труд. Ему перестала быть интересной такая простая, неподвижная кукла. И он швырнул ее о стену. И ушел.
Казалось, она не видела его целую вечность – не видела ни его рук, ни его лица, ни его глаз, таких родных, таких знакомых. Платье испачкалось в пыли, ручки и ножки неестественно изломались. Даже глаза – карие, большие и чистые, полные детской доброты глаза – потускнели и затянулись пыльной поволокой.
Но она надеялась. Если это слово можно, конечно, отнести к фарфоровой кукле. Может, он придет сегодня? Может быть, он вспомнит ее?
Как глупо.
А кукле, оказывается, тоже нужен воздух. Здесь душно и жарко. Хотя какая глупость – она же кукла, ей не может быть ни жарко, ни холодно!
А еще здесь очень скучно. Очень скучно видеть только эту стену. Ведь есть в этой комнате и прекрасная картина, и огромное окно с прекрасным видом, которое хозяин зачем-то завесил этой негодной тряпкой. Это из-за нее, из-за этой темной рваной занавеси здесь очень, очень темно. Кукла хочет выбраться. Она хочет обратно, к нему. Чтобы он пришел.
В комнате прошелестел сквозняк. Кукле нравился сквозняк – он чуть-чуть отодвигал пыльную занавесь, закрывавшую комнату от света, и впускал в комнату чистый ночной воздух. Но днем сквозняка не было. И весь день кукла должна была сидеть одна в углу и смотреть на пыльную серую стену.
Это тупик. Больше ничего не будет. Он не придет. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Только сквозняк, быть может, принесет в душную мастерскую аромат роз из его сада.
Кукла знала, что где-то внизу, за окном, у хозяина есть сад. Или парк. Большой заросший парк. И там есть много роз. Хозяин никогда не подстригал травы, не лечил деревья. Он только ухаживал за розами. Но сад… жил. Он питался его любовью, он рос и процветал. Все дорожки были идеально чистыми, а все закутки и тропинки парка были ровными, будто только что убранные садовником.
От хозяина всегда пахло его любимыми розами. И кукла любила этот запах. Он был почти неуловимым, но очень заметным для нее. Она любила своего хозяина. Даже несмотря на одиночество, боль и тот самый вечер, когда она видела его в последний раз.
Сначала, в тот самый первый вечер ее одиночества, кукле было очень страшно. Хозяин обычно работал по ночам, и в комнате всегда горело две-три свечи. Всегда в ночи шуршала ткань, слышались шаги. Мастерская находилась на чердаке, но кукла об этом не догадывалась, поэтому ей было непонятно, почему она больше не слышит его шагов.
Она беспокоилась. А вдруг с е хозяином что-то случилось? Но она не могла ничего сделать. Она просто сидела, поломанная, у стены и ждала.
И вот беспокойство ушло. Пришел слепой ужас. Без свечей вся комната стала жуткой. Тепло-бардовые стены окрасились черным, с портьер и вещей, потолка и стен ползли ужасные тени. Кукла боялась, что одна из них съест ее, такую хрупкую и разбитую.
Кукла чувствовала себя маленькой и жалкой. Она не могла ни плакать, ни переживать сильные эмоции, ни понимать, что происходит. Это была всего лишь кукла с ее простыми чувствами – привязанностью, болью, страхом. Поэтому она не проклинала себя, не обижалась на хозяина, не грустила.
Но кукла боялась. Темные стены с каждым днем сжимались над ее головкой все больше и больше, тени подползали все ближе. Если бы кукла могла, она бы и сама забилась бы дальше в угол. Но фарфоровые ручки и ножки не могли противостоять ночным пришельцам. Она не могла убежать, она не могла ни кричать, ни плакать. Да если бы и могла – никто бы не услышал маленькую, сломанную куклу. И он бы не услышал.
Страшно.
Черные мазки дегтем стекали с пыльных портьер.
Она потеряла счет времени. Портьеры местами рассыпались пылью и в них зияли дыры. Песок и пыль разводами легли на посеревший пол. Листы бумаги давно уже слетели со стола, однажды ветер опрокинул его стакан, всегда стоявший на краю стола…
Мир вокруг рушился, падал в пустоту ночной тени. Кукла не знала этого, но за окном наступала зима.
Однажды вечером он пришел. Кукла не заметила этого. Она смотрела на серую стену и черные разводы-тени на ее поверхности. Она лишь услышала, как привычно колыхнулись шторы. Всего лишь сквозняк. Так бывает каждый вечер.
Но вдруг она увидела его. Он сел напротив и смотрел на нее. Даже не так. Он смотрел будто в нее. И в кукле что-то изменилось. А он сидел и улыбался уголками губ. Тот раз был последним, когда кукла видела его лицо. Потом ей остались только его пронзительные глаза. А тогда он улыбался. Будто смотрел на актрису в театре комедий. Будто кукла танцевала перед ним представление. Будто она выступала перед ним, всего лишь бездушно играла свою роль. Будто не было ее, такой маленькой.
И кукла заплакала. Или это дождевая капля залетела в открытое окно?
А хозяин поднялся с колен и ушел. Придя в следующий раз, он очень удивится, обнаружив куклу, закрывшую лицо фарфоровыми ладошками...