Слышал я,столица в полновесный
превратилась,братцы,евроград.
Окрылённый новостью словесной,
за столицу был я горд и рад.
Но собою я не мог гордиться:
я,пожалуй,как ни кто другой,
со времён колбасных экспедиций
не бывал в столице дорогой.
И решился я единолично,
сам сравнить реформу и застой:
насладиться древностью столичной,
и её же еврокрасотой...
Покидая сельский свой домишко
я сказал супруге о любви.
И сосед мой,дальнобойщик-Мишка,
взял меня в попутчики свои.
С энной суммой в потайном кармане,
и впервые не за колбасой,
в стольный город ехал я на "МАНе",
и следил за встречной полосой...
Прекратился "МАНа"бег торопкий,
скростная сгибла благодать:
мы на МКАДе оказались в "пробке".
Я не стал её рассоса ждать.
И пешком,от мкадовских окраин,
в глубь столицы,в толчее людей,
я пошёл как песенный хозяин
необъятной Родины своей.
Наблюдал я признаки Европы,
вспоминал застойные года,
заходил и в маркеты,и в шопы,
удивлялся ценам без стыда.
В глубь столицы шёл я постепенно,
я шагал и был неутомим,
но дойдя до метрополитена,
я решил воспользоваться им.
И у турникета в вестибюле,
нетерпенья не скрывая страсть,
я спросил у форменной бабули:
-Как на площадь Красную попасть?
Не смогла она ответить сразу.
И в момент томительный один
я услышал приказную фразу:
Предъявите паспорт,гражданин!
Этой фразой,прозвучавшей браво,
был я,братцы,малость поражён,
глянул я налево и направо,
и увидел,что я окружён.
По бокам стояли, в форме серой,
два агента службы постовой:
старшина,внушительных размеров,
и второй-помельче-рядовой.
Подчиняясь властности московской,
уважая званье старшины,
как поэт Владимир Маяковский,
я полез за паспортом в штаны.
И достал из выстиранных в "тайде",
и приятно пахнущих штанин
паспорт свой,и предъявил:Читайте.
Я,друзья,-российский гражданин!
Старшина мой паспорт заграбастал,
расставаться с ним он не спешил:
долго-долго в книжице гербастой
он страницы пальцем ворошил.
Он сличал моё лицо и фото.
Взгляд его был зорок и тяжёл.
Думал он,и вдруг,надумав что-то
мне сказал:Пройдёмте.И пошёл.
Я шагнул за бравым старшиною
милицейской службы постовой,
и шагая, чувствовал спиною,
что за мной шагает рядовой.
Завели они меня куда-то,
там,квадратных метров было с пять,
и по стойке смирно,как солдату,
мне пришлось там,братцы, постоять...
Старшина свои глаза вновь вперил
в паспорт мой,как сыщик-эрудит,
он лицо и фото снова сверил,
и сурово вынес свой вердикт:
он сказал мне, что с моей пропиской
для меня в столице места нет,
что обязан гражданин российский
проездной носить с собой билет.
Патриот лесов,полей и пашен,
старшиною был я удивлён,
старшиною был я ошарашен,
огорошен и ошеломлён.
Я пытался как-то оправдаться,
говорил про Мишкин грузовик,
но поверьте мне,ей-богу,братцы,
старшина в слова мои не вник.
Перед ним,как кролик перед змеем,
я стоял,и был в глазах туман.
он спросил:Наркотики имеем?..
И полез рукою в мой карман,
Он велел мне растопырить руки,
и шмонал меня наверняка,
И отличник шмоновой науки,
он добрался до потайника.
Тут же он забыл про наркотрафик,
взяв мои средства рукой взажим,
толковал он мне о крупном штрафе,
охранявшем паспортный режим.
И тайник мой денежный похерив,
закурил он и дымнул,как "ЗИЛ",
на глазок купюр себе отмерил,
и в карман нагрудный загрузил.
И сказал мне форменный карманник,
что от большей спас меня беды,
что грозил мне грязный "обезъянник",
с тройкой суток вовсе без еды.
Он вернул мне денежный остаток.
Взгляд его сверкал из-под бровей.
Душу мне заиливал оосадок
правовой бессильности моей,
Бились мысли в хаотичном танце.
И зачем-то в мысельках своих
я число столичных метростанций
умножал на пару постовых.
Мне вернули паспорт мой гербастый.
Улыбался нагло мой конвой.
И впервые рот открыв губастый,-
Ты свободен-буркнул рядовой.
Вышел я под своды вестибюля,
как отодранный за уши шкет.
В вестибюле прежняя бабуля
охраняла прежний турникет.
У меня к ней не было вопросов.
Толканул я выходную дверь,
пнул со злости урну для отбросов,
как мультяшный неудачник-зверь.
И асфальтом отбивая ноги,
и плюясь украдкой на ходу,
я пошёл по западной дороге,
как француз в двенадцатом году.
Я шагал торопко,без оглядки,
безбилетник-заяц и штрафник,
и ругал московские порядки,
как когда -то Ленина печник.
И себя я изругал в досаде
за не данный оборотням бой.
Только лишь опять попав в замкадье,
я себя почувствовал собой.
И спеша подальше удалится,
я стирал с надглазий пота соль.
В спину мне режимная столица
отрыгнула евроколбасой...
Мир других таких столиц не знает,
где бы так милиция брала,
где одна бумажка проездная
Основной закон перемогла...