Шагать по дну и ноги не мочить,
обувшись в боты из тугой резины...
Ещё прилива нет, луна молчит,
луну сковали льды, ветра и зимы.
Прилив, – что было твердью, станет дном.
Земля замрёт в тисках глубокой комы.
Коснусь ладонью лба, – уже давно
приливы к голове и мне знакомы…
Забьётся сердце, – тлен и суета,
скорее тлен… и запах мха и дёрна.
Потом отлив… и я иду янтарь
искать в песке и складывать в ведёрко…
почти как камни, счёт ведя до ста…
потом бросать их с линии прибрежной.
И сердце будет живо трепетать,
как у букашки, средь песков воскресшей.
Отлив опасен, он приходит вдруг,
чтоб стать опустошительным цунами.
Не вспоминай отлив, молчи, мой друг,
когда стихии властвуют над нами,
пообещай, что не уйдёшь, шутя,
чтоб, возвратившись с видом шаловливым,
мне навязать закон островитян,
рождённых меж приливом и отливом.