Этим ранним утром она ещё не осознала до конца, то ли это сон перемешанный с явью, или явь утонувшая во сне. Лишь только почувствовала, как забилось сердце в каком-то давно забытом радостном испуге, испуге который знаком был ей с самого раннего детства. Когда она летела во сне в неведомую огромную чёрную яму и когда сердечко её было уже готово вот-вот выскочить от страха из её худенького тела, в это мгновение она ощущала спасительное тепло мягкого материнского прикосновения, которое по неведомым ей до сих пор особенностям приходило всегда на помощь.
Похожий радостный испуг охватил её и сейчас, но только инициативой были совсем другие ощущения. Тревожно-волнующие и одновременно забыто-радостные.
Она каким-то неведомым ей чувством услышала и лёгкий скрип прикрываемой двери. О Боже...скрип двери, той самой малосемейно-общаговской двери, как он ей этот скрип досаждал всегда. И ощутила лёгкую прохладу свежего морозного воздуха смешанного с тонким, памятным с лучшими временами запахом. Запахом, прихваченных морозцем мельчайших жёлтеньких капелек - символа Восьмого Марта, символа внимания к женщинам в давно ушедшей стране. Боясь осознать происходящее, она чуть приоткрыла дрожащие ресницы и ..и...увидела... Невесть откуда взявшиеся голубоватые, с белыми ромашками шторы на тёмных предрассветных окнах. Шторы ещё те, которые ей подарили подружки-однокурсницы к свадьбе. На серой, с инвентарным красным номером тумбочке, старенький покрытый вышитой салфеткой "Горизонт". И знакомый до мельчайших подробностей, такой родной и любимый до боли силуэт. А тот стараясь не разбудить её, осторожно развернул слегка шуршащую газету "Известия", из которой медленно и торжественно извлёк как бесценную реликвию - веточку волшебной мимозы. И легко, при этом как-то торжественно приблизился к ней. И она до умопомрачения ощутила и его близость, и запах этих первых признаков весны. Ощутила мягкое прикосновение чуть прохладных, но от этого не менее нежных губ, с привычным запахом недавно выкуренной "беломорины" и сквозь лёгкий поцелуй - слова...Даже не слова, а какую-то дивную волшебную музыку выраженную в простой, бесценной краткости: - С праздником любимая...
Вздрогнув, качнулась самодельная люстра под потолком превращаясь при этом в дорогую хрустальную, поплыла в сторону окон на которых почему-то на сей раз были уже не те шторы из семидесятых, а новомодные с неясным воздушным узором. И за окном не предрассветная темнота, а отблески рекламы "Макдональдс". На месте "Горизонта" привычный "Panasonic" И она до потемнения в глазах сжала ресницы, не чувствуя как сквозь них вырываются крупные горячие капли, скапливаясь в ямочках на щеках, не чувствуя боли от закушенных и онемевших губ...Она лишь ощущала запах...Запах далёких семидесятых счастливых годов, запах с большим трудом добытых дефицитных цветов, запах любимых и родных губ. Губ которых уже второй десяток лет нет на этой земле, но оставивших такой глубокий и счастливый след в её жизни. След который не исчез вместе с ним в никуда, а остался с ней навсегда...
Она ещё не осознала до конца - то ли это сон перемешанный с явью, или явь утонувшая во сне. Лишь только почувствовала...