Под конец зимы не о чем писать.
Уже некому сказать, что заполночь мне страшно идти в кровать.
Нет, я уже не боюсь буги,
что прячутся в скелетах подкроваточных улиц.
Я боюсь того, что прячут простыни
|здесь в рифму так и просится-одиночество|.
-19 мороза.
-19 меня. Я так некрасиво одна.
По прежнему сгораю от любопытства:
к каким годам будет менее болезненно спиться.
Что со мной будет, если не примет
меня в дворцовые двери девственно-синий,
|каре-зеленый|. Иней
ложится на подушку, ехидно поджав твердость линий.
Я боюсь ложиться, мне страшное сниться:
что опять не за кого молиться. Ты бинтуешь чужие ключицы
благовониями своих губ.
Ты, конечно, чудесный –оттого видимо только друг.
Я включаю погромче Мum,
продолжительность песен равна нулю.
Я спиртую свою горло самбукой, недочитанным Набоковым.
Я по-прежнему тебя люблю.
Небо краситься в Неву.
Слепые ладони бросаются в чужие приюты.
Зима дрейфует рядом, отмывая мою каюту
белизной одиночества.
Твое имя так и просится
на страницу одной из жизней.
Ты, конечно, за все это будешь злиться…
А я молиться.
А я молиться.
6.02.10