К морю
Мелькнули шумно полустанки,
мосты, перроны, шум, вокзал.
Колёса тянут песнь шарманки
по пёстрой ленте толстых шпал.
Скучает знойная равнина,
холмы бегут то вверх, то вниз,
а месяц долькой апельсина
во тьме нечаянно повис.
В пути мелькнуло слишком много
раздолья, радости, прикрас,
но мчит весёлая дорога
на юг, на Северный Кавказ.
Скрипит железо, с ветром споря
вдоль первых горных рубежей.
А рядом плещет сине море
забитых Сочинских пляжей.
Тела, лежащие без дела,
небесный жар и духота.
Но до печёнок надоела
Москвы большая суета…
Мелькнули Сочи, пляжи, лица,
вальяжный шарм, курортный лоск.
Маячит близостью граница,
таможня и погран киоск.
В киоске важная фигура.
Печёт полуденный загар.
Границы мнимая культура,
по сути, маленький базар.
Базарно время пробежало,
ведя в прекрасный из миров, -
в страну заброшенных вокзалов,
в края непуганых коров.
Бурёнки
Эти здешние Бурёнки
по коровьему стройны,
в меру толсты, в меру тонки,
горделивы и вольны.
Ходят, бродят, где попало,
всё копытами стучат,
в них коровьи идеалы
по коровьему мычат.
Тяжело им еи Богу
на жарище, день-деньской,
растянулись на дороге,
словно девки на Тверской.
Зной печёт неумолимо,
злыми мухами грозя,
но машины едут мимо,
лишь немного тормозя.
Поведёт Бурёнка глазом,
вскинет голову бочком,
чтоб крылатую заразу
уносило ветерком.
Ветерок сквозит приличный
от колёс, порой шальных,
от заезженных, обычных
и крутых, не выездных.
Дворняги
Все Абхазские дворняги
с незапамятной поры,
как дворняги - работяги,
по собачьему добры.
Непомерно, грозно лают,
охраняя дом и двор,
мило хвостиком виляют,
выбегая за забор.
Здесь редки собачьи стычки,
всё в гармонии, в любви,
а полезные привычки,
что инстинкт живут в крови.
Как эскорт сопровождают
стайки маленьких дворняг,
нас приятно поражая,
в основном за «просто так».
Все они милы, как дети.
Слову ласковому рад,
самый преданный на свете
их простой, собачий взгляд.
Васьки
Эти, здешние коты,
как котята мелки,
не боятся высоты,
носятся, как белки.
Ясно солнышко несёт
жаркие денёчки,
у кота набит живот,
нежится в тенёчке.
Если порция мала,
запах пищи манит,
местный Васька со стола
лакомство утянет.
Эти милые коты
с разною окраской
своенравны и просты,
уважают ласку.
Любят вкусную еду,
ценят развлеченье,
но в кошачьем, в том роду
есть и исключенье.
Ты глазам своим не верь,
хоть прикид дешёвый,
настоящий, лютый зверь
Васька камышовый.
Не протягивай руки,
не наморщишь брови,
Васьки острые клыки
любят привкус крови.
Этот кот большой шельмец,
с виду милый, тихий,
но внутри – коварный бес,
дикий, дикий, дикий.
Вино
В мечтах и снах, давным-давно,
среди большого звездопада
я пил прекрасное вино
из молодого винограда.
Хвалебных слов не сосчитать,
вино струилось до рассвета,
я наслаждался словно тать
от вкуса, запаха и цвета.
Бокалов нежил чудный звон.
Сливаясь с похотью, всецело
я был навеки покорён
прелестным словом – Изабелла.
Судьба была в тот миг полна,
чего ещё для счастья надо?
Как для хорошего вина, -
любви, тепла и винограда.
Тот светлый миг давно прошёл,
ища с надеждою возврата.
Беседка, небо, круглый стол
в лучах приморского заката.
Всё та же добрая луна,
со взглядом чистым и бодрящим,
бутылка здешнего вина
и жажда встречи с настоящим.
Поднял, пригубил, недопил,
без восхищений, без дебатов,
в моём бокале стойким был
привычный привкус суррогата.
Уж солнце снова в вышине,
лучей летают те же стрелы,
как жаль, что в нынешнем вине
нет ни Любви, не Изабеллы…
Дождь
Желанный дождь взорвался эхом.
По крышам, камню, по листве
стучат дождинки гулким смехом,
сливаясь шумно в голове.
По крышам живность разбежалась,
и горный дождь вошёл во власть.
Земля ж давно изголодалась,
дождю в усладу отдалась.
В своём порыве нежно-кротком,
внимая тысяче причин,
чрез миг избавилась красотка
от трещин, старящих морщин.
Реки
Под нескончаемые речи
спешат, бурлят, плывут на встречу,
стекая вниз с окрестных гор,
сбежав из плена на простор
две вечно юные девицы,
чтоб навсегда соединится,
сливая шума мощный слог
в один бушующий поток.
Всё слишком правильно и праздно,
но жизнь всегда многообразна.
Лишь дождь раскрасит их в цвета,
проснётся истина не та.
Бежит, течение пришпоря,
чтоб влиться в ласковое море.
Не день, не два, не год, не век,
но не река – слиянье рек.
Дождём покрашеных, приметных,
душой и телом разноцветных.
Стекают вплавь, к одной судьбе.
Но только сами по себе.
Море
Волна накатывает нежно,
камням о вечном говоря,
не только с берега безбрежны
Земли бескрайние моря.
Из бесконечности причина
даёт дыхание волне,
а моря тёмная пучина
таит загадки в глубине.
На берегу всё зримо проще,
прибрежный пляж, морской прибой,
под эвкалиптовою рощей
чистейший воздух и покой.
Меж редких туч ласкают землю
светила страстные лучи,
а чайка, морю громко внемля,
небесным рупором кричит.
Июльский пляж почти безлюден,
ни суеты, ни толчеи.
Редки на пляже нынче люди,
и те знакомые, свои.
Волна накатывает нежно.
Тепла солёная вода.
Плывёт народец безмятежно
туда-сюда, туда-сюда.
Детишкам по сердцу потеха,
потехе в детстве каждый рад –
и по камням, под брызги смеха
с волной вперёд, с волной назад.
Из нарастающего гула
над синевой прибрежных вод
винты машины, жерла-дула
летит военный вертолет.
Примолк народ, почуяв что-то,
волненья дрожь передалась,
война когда-то с вертолетов
невинной кровью началась.
Когда шальные экипажи
выпускников грузинских зон*
в людей стреляли, с моря в пляжи,
курортный отложив сезон.
*Люди в Абхазии говорят, что Шеварднадзе перед войной выпустил зэков.
Рица
Утро, горы, туман, да прохладушка,
ветерок над водицей студёною.
Что поведаешь ветреный братушка
на бескрайней равнине рождённому?
Добрый знак принесёшь от Создателя?
Сокровенное молвить осмелишься?
Или будто со старым приятелем
бесконечным дыханьем поделишься?
Облака – табуны белогривые,
посещая места интересные,
рассказать, интересно могли бы мне,
как живёт ваше Царство Небесное?
Как Надёжа, живой да единственный?
Так же мыслит, хлопочет, старается?
Или может со свежею истиной,
погостить среди нас собирается?
Унеслись табуны, будто соколы,
видно я их напрасно расспрашивал,
потому что за гранью высокою
даже ветер-бродяга не хаживал.
Облака, облака
меж ущелий и гор,
среди них на века
затерялся простор.
Бесконечный покой
не сказать, не забыть,
под его белизной
мыслей прервана нить.
Полной грудью дыша,
изумляется рот,
расслабляясь душа
неземное поёт.
Не куплеты-стихи,
Просьбу к Богу свою,
чтоб былые грехи
отпустил мне в Раю.
И Земля далека
без земной ерунды,
над водой облака
и на глади воды.
Стол, навес, да скамья,
радость, мир, тишина.
На скамейке семья, -
ребятишки, жена.
В этот радостный миг
захотелось обнять
незабвенных, родных
папу, бабушку, мать…
Ветродуй - ветерок,
как по крику свистка,
прилетел, приналёг,
разогнал облака.
Прилетел ветерок,
улетела мечта,
обнажая дымок
у раскрытого рта…
Миг прощания скор,
испарился мираж,
в озерце между гор
виден свежий пейзаж.
Новой мысли просвет
пробудил ото сна.
Я как прежде поэт
и природа земна.
Беззаботный народ
отдыхает давно,
в удовольствие пьёт
чачу, пиво, вино.
Где веселье царит,
жизнь всегда хороша,
совесть скромненько спит,
отдыхает душа.
Разливается «хмель»,
и цветут кабаки,
осетрина, форель,
шампуры, шашлыки,
Льются песен слова
Неглубокие, в нас,
не болит голова,
тихо разум угас.
Рядом высится склон,
ты по склону пройди,
может чувственный стон
отзовётся в груди.
Не одна пара ног
той тропинкой прошла,
оставляя итог
из осколков стекла.
Не убогий, а жалкий
творит человек,
незатейливы свалки
у моря, у рек.
В нас веселья угар,
в нём что полбу, что в лоб,
после нас хоть пожар,
после нас хоть потоп.
Дети войны
Войны известна суть, а средства –
стары, стары как белый свет,
а у детей в ту пору детство
война украла, детства нет!
Их ввергла в тёмную пучину
судьбы завистливая плеть,
и детство, вычеркнув, мужчины
так рано начали взрослеть.
Всё в трезвом деется расчёте
войной, одной из светских школ,
у детской памяти в почёте
чеченский, дьявольский футбол.
Когда к Аллаху путь отрезав,
по пляжу, дикою гурьбой
бежит толпа головорезов
с мячом, с грузинской головой.
Борьба за жизнь, как суть терпенья,
свои расправила черты,
черты, в которых к сожаленью
так не хватает доброты.
Иверская Гора
Над ликом Нового Афона
стоит Иверская Гора.
И по не писаным законам
до десяти часов утра,
забыв ненужную машину,
умерив спесь, утратив стать,
взойдёт паломник на вершину,
в надежде встретить Божью Мать.
Кусты, дорога, стены, башни.
Живи, любуйся, будь здоров,
камней вдыхая день вчерашний
под горной розою ветров.
Вглядись в морское побережье,
сливаясь с миром высоты.
На мир тепла, на миг надежды,
на зелень райской красоты.
Любуйся с неба куполами
Афонского монастыря,
что взоры радует веками,
то миру послано не зря!
Изведай радости глубины,
поверив в торжество очей!
Они ж родимые с вершины
не видят жизни мелочей.
…Минули месяцы осады
средь мракобесия атак,
боёв без правил, без пощады,
болезней, распрей, стычек, драк.
Война – жестокая потеха,
но жажда жизни всё ж сильней.
Слилась железом горстка греков,
средь толщи крепостных камней.
Грядёт победа, но не скоро,
отступит вражеская рать.
Но стены крепости измором,
коварством, жаждой проще брать.
Когда солдат, томимый жаждой,
теряет с влагою покой,
то враг его сильнее дважды,
завалит голою рукой.
Но грек живучий, грек двужильный,
здоровый, сильный, коль живой,
колодец в крепости обильно
залит водою дождевой…
Снялась уставшая осада
с непокорённой высоты,
за то спасителя в награду
в народе нарекли Святым.
И я там был, природе внемля,
влезая в тайные места,
в руках держал Святую землю,
водицей тешились уста.
Прозрачен цвет её, обычный,
простой, нормальный, ничего,
но только привкус непривычный
даёт живое существо.
Оно по виду мне знакомо,
встречался в детстве иногда.
Раздолье водным насекомым
даёт стоячая вода.
Я никого не обижаю,
свой вывод, сделав неспроста:
Водица пресная – живая
и вся по-своему Свята!
Она дарована в награду,
чтоб жизнь земную продолжать.
Её, достойнейшую надо
ценить, беречь и уважать!
Часы к полудню. Образ зноя
прозрачной тучею навис.
И мы со светлою душою
пошли дорогой к морю, вниз.
Жаль Мать Иверскую не встретил,
хотя увидеть был бы рад.
В толпе народа не заметил,
бредя как прежде наугад.
Но всё когда-то повторится,
приеду, может через год.
А Божьей Матери частица
в любимой женщине живёт!
Абхазия
Народ её гостеприимен,
коль дома гость он гостю рад.
Он до наивности наивен,
когда приходит в гости брат.
За задушевным разговором,
в коротких сумерках, в саду
ты замечаешь очень скоро, -
в нём всё, как в детстве на виду.
Непринуждённая беседа,
а смысл банален, волен, прост,
но как, же хочется соседу
задать нечаянный вопрос.
Услышать маленькое мненье
с его, с народной стороны,
про эпицентр потрясений
братоубийственной войны.
Про предпосылки и процессы,
первоисточники причин,
что в лоб столкнуло интересы
в войне абхазов и грузин.
Причина главная, живая.
Пока кипит людская страсть,
что гнев монарший вызывает?
Их пошатнувшаяся власть!
Коль слово доброе не ранит,
а рядом пёс скулит цепной,
бес искушенья слёзно манит
вернуть её любой ценой.
Но пёс не бросится без спроса
и не порвёт издалека.
У пса своя цена вопроса,
она весьма невысока.
Изъяв охотничие ружья
Тбилиси добрая рука,
ещё клянясь в безмерной дружбе,
войной пошла наверняка.
Утрачен мир, его сменила
война жестокою игрой,
но обуздает вражью силу
солдат - защитник и герой!
Её всем миром обуздали,
очаг рассыпался, исчез,
но мутит воду в дальней дали
заокеанский «звёздный»* бес.
Коль слово доброе не ранит,
а рядом пёс скулит цепной,
бес искушенья слёзно манит
начать войну любой ценой.
Чего ж поганому неймётся?
Извечный, каверзный вопрос.
И почему везде суётся
свинячий, жирный, длинный нос?
Не будет честного ответа,
не даст его лукавый бес.
Ему до мира дела нету,
превыше шкурный интерес.
Война свой гнев остановила,
прошёл её жестокий пир.
Земля всегда хотела мира,
я восхваляю этот мир!
Пусть наливается мимоза,
пусть Бог избавит от греха,
пусть детский смех заменит слёзы,
пусть нежат строки из стиха!
А для абхазского народа,
да будет мира долгим век,
чтобы в гармонии с природой
творил свободный человек!
В стране чудесной и прекрасной
пусть процветает райский сад.
И как всегда, с душою ясной,
приходит в гости русский брат!
Цветите горы и долины!
Цветите милые края!
Цвети прекрасная чужбина!
Цвети Абхазия моя!
* на флаге США
09.08 – 12.08.