Дом Има-Сяо был невзрачен и беден. Жена была некрасива и мелковата для рождения здорового и жизнеспособного потомства. Да и работал Има-Сяо не от зари до зари над своей рисовой делянкой и грядками для овощей, а лишь изредка, как бы отдавая мелкую монетку нищей Обязанности возле Храма Всеобщего Долга, искоса глядя, заметили или нет его щедрость прохожие. Кто знает кроме тебя, какую монетку ты бросил в дырявую шляпу слепой нищенки.
Даже буйволы нерадивого крестьянина заунывно мычали от безделья, глядя с завистью на пыхтящих по колени в воде и волокущих плуги соседских собратьев. Только не очень мудрые зубоскалы говорят, что бесконечно долго можно созерцать лишь три вещи в Поднебесной: воду, огонь и работу других. Но попробуйте смотреть долго, в полном безделье, на воду, заползающую в твой дом во время паводка, или на огонь, собирающийся, как бешеный тигр, сожрать твой нехитрый скарб, хибарку, а то и жизнь. Вы останетесь не просто бедным, а нищим и бездомным. Но зато вполне безнаказанно можно смотреть весь день на работающих в поле крестьян, сочиняя лишь себе нужные строки странных стихов. Пробовал, пробовал он читать свои вирши некоторым сельчанам, но отходили умные сельчане с ухмылкой презрения от трутня Има-Сяо. Но то ли слеп был нерадивый Има-Сяо, видя в улыбке презрения и недоумения улыбку восхищения, то ли не смотрел вообще Има-Сяо на реакцию односельчан, считая вирши свои небесным даром Будды.
Молча захлопывал перед ним дверь и староста деревни Лень-Мал. Но никто, никто в деревне не говорил Има-Сяо о том, что вирши его никому не интересны и никуда не годятся с точки зрения поэтической красоты. Образы в его стихах были сложны для прохождения разума, как переплетение лесных лоз дикого винограда и колючих ветвей шиповника рядом с бамбуком прямодушия и ясности. «Молчание – знак одобрения моих стихов», - думал себялюбивый и обманутый шакалами Пустыни Амбиций Има-Сяо. Некоторые соседи, зная пакостный и склочный характер сельского стихотворца, всячески восхваляли вирши Има-Сяо, в открытую говоря о гениальности нашего героя. А попробуй, не скажи похвалу, коли Има-Сяо может ночью поджечь твой дом, открыть шлюзы на твоё рисовое поле или отравить скот, бросив через забор горсть ядовитых грибов. Ведь не раз бывало, что у крестьян соседних деревень, открывших кисло-горькую правду о стихах Има-Сяо, ночью горели дома, ворота по утрам были вымазаны дёгтем или навозом, а рисовые поля либо засыхали от перевода воды на другие, либо загнивали от излишка выпущенной воды из разрушенных за ночь плотин. Кто захочет говорить правду, не боясь ущерба для хозяйства и здоровья?
Вот и в соседних деревнях кое-кто стал лить сироп лести на нерадивого виршеплёта, защищающего крестьян и их урожаи от врагов, которых Има-Сяо придумал сам и в которых обращался по ночам из мести правдолюбцам. Порой он приходил к какому-нибудь бедолаге, скорбящему над поваленной изгородью, залитой до макушки рисовой делянкой или над павшим за ночь волом, и предлагал свою защиту.
Но чаще всего Има-Сяо начинал защищать какого-либо крестьянина от "врагов" по своей собственной инициативе, дабы потом, когда придёт момент истины о стихах Има-Сяо, ненароком напомнить: "А помнишь, Со-Као, напр., как я тебя защищал от Бень-Бяо!?"
Иногда, при отсутствии врагов у крестьян, хитрый и коварный Има-Сяо сталкивал одних с другими путём закулисных интриг, сплетен и подтасовок. Во время склоки и лая наивных и обманутых Има-Сяо спускался под маской Дракона Суда и Справедливости с Небес Добродетели и принимал ту или иную сторону в зависимости от веса славословия и направления ветра с золотыми лепестками лести в свой адрес.
Не молчал Има-Сяо и в ответ на сладкую лесть хитрых крестьян. Он кричал со своего двора об их добродетелях. Он бродил по окрестностям и в своих виршах нахваливал трудолюбие своих соседей, добавляя, что урожай на их делянках превышает все ожидаемые прогнозы и качество. В ответ на это соседи ещё больше поднимали авторитет Има-Сяо в округе, понимая, что бродящий без дела оболтус привлекает покупателей не только на свои с виду красивые стихи, но и на их довольно неплохой урожай и скот. Вот так они и жили во лжи друг другу и другим.
И смотрел Има-Сяо с крыльца своей хилой хибарки на труд соседей-землепашцев, раздумывая о бренности бытия и суете сует крестьян, потеющих над каждым рисовым стеблем, и забывая о том, что только труд над каждым ростком и листком делает урожай высоким, как и работа кисточкой разума и красной тушью души над каждым иероглифом стиха делает стих красивым и ясным, словно лик красавицы, отражённый в Ручье Любви в солнечный день.
А деревню, где жили столь беспринципные и хитрые люди, в округе, во всей провинции да и во всей Поднебесной стали называть Деревней сладко лгущих обезьян.