Мандолине не скажешь: играй не с такою тоской,
не с такою ехидной и гидрой тоскою взахлёбной,
своим тоненьким голосом водит по мне, как рукой,
и сжимает зародыш гордыни моей неуёбной.
Не напомни ты мне никого, так бы ведь и жила,
разжимая сердечную мышцу и гостеприимно
пропуская в себя розоватых страстей кружева,
а теперь вот оно никогда не придёт, не приидет.
Вот и вышло, что ты – опрокинул меня, ты – разлил
содержимое склянки, единственно ценное что-то,
продолжая трагически в тару пустую козлить,
разряжаясь на холоде писком пронзительно-сотовым.