***
Время, к нашему прискорбию,
Выдает самые заветные тайны
Наших сердец.
М. Сервантес
В переходах пространств и времен
Нет ни рангов, ни дат, ни имен.
Углубляюсь в века, словно в ночь,
Чтоб земную тоску превозмочь.
Безмятежно и тихо так тут.
И часы никуда не бегут.
Открываю здесь чей-то секрет,
Забываю: я есть или нет…
Зазеркалье.
От вас, друзья, не скрою
Плоды трудов ночных.
И стол сейчас накрою
Опять на шестерых.
На светскую беседу,
А, может быть, к суду
Всех друг за другом следом
Я принцев приведу.
Тот, что шагами мерил
Унылые пути,
Пришел на встречу первым.
Не мог он не прийти.
«Незрячий и убогий»
Не разглядел в те дни
В страну чудес дороги,
Куда брели они.
Она сказала властно:
Не плачьте обо мне.
Возникла я неясно
На этом полотне.
Второй вошел, рыдая,
В нем сердце из огня.
Твердит: она чужая.
Не поняла меня.
Насмешливый и грустный
Он с нею был тогда.
Влекло другое чувство:
Дороги, города,
Моря, пустыни, страны –
Страсть к перемене мест.
А ей казался странным
И чуждым этот крест.
Его, любя и веря,
Мучительно ждала.
Не сознавал, наверно,
Тогда он, что она
Не женщина земная,
А тот утешный свет,
Что Бог нам посылает
Один раз в сотню лет.
И предал он удушью
Ту, что хотела петь,
Ту пламенную душу,
Что не умеет тлеть.
Прозрел он слишком поздно, –
Печален был финал.
И восклицал он слезно:
– Тебя я проиграл!
Мечты, что роем вились,
Все устремились к ней.
И мысли углубились
В печаль ее очей.
В тоске, уединенным,
Вдруг ощутил он страх:
Живым быть погребенным
Там, в четырех стенах.
«Ушла. Завяли ветки
Сирени голубой,
И даже чижик в клетке
Заплакал надо мной», –
Писал он отрешенно
И знал, что это яд
Любви завороженной
Влечет его назад,
Туда, в пучину страсти,
За горные хребты.
Но был уже не властен
Он оживить мечты.
Они перекликались,
В эфир роняя стих.
Эпитеты остались.
Но кто рассудит их?
«Разлука, ты разлука –
Чужая сторона».
А голос вновь аукал:
Где ты, любви страна?
И вот заходит третий,
Мальчишка-птицелов.
Тот, что расставил сети
Тогда из нежных слов.
И сердцу, что застыло,
Хотелось лишь тепла.
Хотя, известно было,
Куда тропа вела.
Писала: «Горько верить,
Что близок, близок срок,
Что всем он станет мерить
Мой белый башмачок».
Но все же увлекает
Нас лучезарный свет.
К полету призывает
Любви земной обет.
В волшебном вихре страстном
Все ж есть одна черта.
Не каждому подвластна
Орбита счастья та.
Летит, уже в дороге
Освобожденья речь.
Ценил он, видно, многих,
Любовь не мог беречь.
И песня прозвучала
Тогда примерно так:
Надеждой меньше стало,
Но это добрый знак.
А, значит, будут строки
Нетленные любви.
Предпесенной тревоги
Гудение в крови.
Строкою упоенной
Зову сюда того,
Кто был ей сокровенней,
Желаннее всего.
Предчувствием их встречи
Явился дивный сон.
Он был ее предтечей
И ветра перезвон.
– Прости, – она писала, –
Что я жила, скорбя,
И многих принимала,
Случайных, за тебя.
Как ангел с небосвода,
Взошел он на крыльцо.
Дал силу и свободу
А в память взял кольцо.
В минуты откровений
Могла она сказать:
Ты – солнце песнопений,
Ты – жизни благодать.
И слаще был всех песен
Ей воплощенный сон.
Казался мир чудесен,
Отраден шпор был звон.
Но встречи были кратки.
Судьбы не избежать.
Есть у нее загадки,
Каких не разгадать.
Царевич очутился
За тридевять земель.
Корабль мечты разбился,
Иль где-то сел на мель.
И пленницею песня
Томилась столько лет.
Являя повсеместно
В душе горящий след.
Что скажет в оправданье,
Что может он изречь?
Война, потом изгнанье.
Мол, было не до встреч.
Но только я-то знаю,
Что истинный огонь,
Любви священной пламя,
Не гасит вихрь времен.
Не слышу я ответа.
Таинственный, скажи,
Как можно жить без света,
Без песни для души?
Не шел, а просто плелся.
Писала: что ж, пустяк.
Без нас он обошелся,
И к лучшему. Вот так.
Заходит Фауст в залу
(И следом Дон-Жуан).
– Зачем же мы, – сказал он, –
Понадобились вам?
В оценке тех событий
Была ль она права?
Я был как неба житель,
А он пилил дрова.
– В суровый день февральский
Она к тебе пришла,
Ища защиты, ласки,
Душевного тепла.
А ты учил смиренью,
Покорности учил.
Рожденную для пенья
В темницу заключил.
Шептал: не пожалею
И то, что так люблю.
Иль будь совсем моею,
Иль я тебя убью.
Я отвечала змею
(Иль кто он там? Дракон?):
Его судить не смею.
И так наказан он.
Мы выпьем с Дон-Жуаном
За разоренный дом,
Овеянный обманом,
За клен, что под окном.
Свидетель молчаливый
Произошедших бед.
Он видел, как палила
Стихи последних лет.
Зачем она сжигала
Заветную тетрадь?
А дерево кивало:
Мол, не могу сказать.
Но белых птичек стайка
Поблизости живет
И мне все без утайки
Сейчас передает…