Де-ЦИВИЛИЗОВАТЬ!
Манифест Тёмной Горы
(Перевод В.Постникова)
Перевооружение
Великие свершения масс
фатально приближают нас к смерти,
вызывая жалость
к отдельному взятому человеку;
в то же время,
нельзя не восхищаться чудовищной
красотой этой трагедии.
Она так же прекрасна как
горный ледник,
медленно собирающийся, чтобы
обрушиться
на поросшие лесом склоны;
или как смертельный танец
золотистых листьев
на морозном ноябрьском ветру,
или как девушка, целующая и
истекающая кровью
в первую брачную ночь.
Я бы сжег свою руку на медленном
огне, чтобы изменить будущее…
глупый…
Прелесть современного человека
не в его личности,
а в ритме разрушения
падающих в темную пропасть масс.
- Робинсон Джефферс, 1935
ХОЖДЕНИЕ ПО ЛАВЕ
Человеческая раса закончится тем, что её в конце концов задушит цивилизация.
- Ральф Уолдо Эмерсон
Люди редко углубляются в глубинные истины человеческого существования. Обычно они выражают удивление по поводу того, насколько сегодня легко умереть. Характер жизни, в которой мало что меняется ото дня ко дню, скрывает от нас хрупкость нашего существования. Благодаря кажущемуся постоянству, мы строим наши планы и рассчитываем их осуществить. Видя, как все повторяется, мы планируем завтрашний день, и особенно не задумываемся о вещах, лежащих в самом основании наших планов. Когда характер жизни нарушен гражданской войной или природными катаклизмами, или личными трагедиями, многие наши дела становятся невыполнимыми либо бессмысленными; тогда простые жизненные потребности, которые казались само собой разумеющимися, выходят на первый план.
Военные корреспонденты и спасатели рассказывают нам не только о хрупкости жизни, но и о скорости, с которой она может разрушиться. Пока мы пишем данный манифест, никто не может с определенностью сказать, чем закончится финансовый кризис нашей экономики. Тем временем, за пределами городов, ничем не сдерживаемая промышленная эксплуатация скрывает материальную основу жизни и разрушает экологические системы, на которых все держится.
Какой бы шаткой ни казалась ситуация сегодня, понимание хрупкости того, что мы называем «цивилизацией», было всегда. ‘Лишь немногие люди понимают, – писал Джозеф Конрад в 1896 г. - что их жизнь, их существование, их мужество - всего лишь вера в непоколебимость.’ В своих сочинениях Конрад показал, как цивилизация, экспортируемая европейскими империалистами, оказалась иллюзией не только для темного, непобедимого сердца Африки, но и для «гробов повапленных» их столиц.
Граждане этой цивилизации ‘слепо верили в неотразимую силу своих институтов и своей морали, в силу своей полиции,’ но их уверенность поддерживалась одной лишь толпой поклонников. За ее стенами, бушевала дикость, такая же близкая к поверхности, как кровь под кожей, хотя городской житель ее не видел. Бертран Рассел уловил этот мотив во взглядах Конрада, заметив, что романист ‘полагал цивилизованную и морально-выдержанную жизнь человека как опасный проход по тонкой поверхности над раскаленной лавой, которая может в любой момент поглотить ни о чем не подозревающего идущего.’ И Рассел, и Конрад отмечали простой факт, который подтвердит любой историк: человеческая цивилизация – чрезвычайно хрупкая конструкция.
Она построена главным образом на вере: вере в правоту ее ценностей; вере в силу ее систем законов и порядка; вере в ее валюту; но, прежде всего, на вере в будущее.
Как только эта вера начнет рушиться, коллапс цивилизации не остановить. Тот факт, что цивилизации рано или поздно падают, - такой же непреложный закон, как закон гравитации в физике. Все, что остается после падения, это дикая смесь культурных останков, смущенные и разъяренные люди, чьи верования их предали, и силы, которые всегда остаются, которые глубже и прочнее, чем основания городских стен: желание выжить и желание постичь смысл.
*
Кажется, наступает черед, когда дикая и невидимая реальность берет цивилизацию за горло. Падение неизбежно. Мы живем в век, когда знакомые рамки отброшены, и фундаменты закачались. После четверти столетия самодовольства, когда мы верили в то, что пузыри никогда не лопнут, цены никогда не повысятся, наступил конец истории, жестокая переупаковка триумфальных конрадовских сумерек — богиня Немезида вплотную занялась человеческой спесью. И перед нашим взором возникает хорошо известная картина. Это картина распада империи изнутри. Это история народа, который долгое время верил в то, что за его делами не будет последствий. Это история того, как люди должны будут справляться с разрушением собственных мифов. Это наша с вами история.
На этот раз разваливающаяся империя – это глобальная экономика, кующая новый дивный мир потребительской демократии по всей планете. На финальном этапе цивилизации все надежды были устремлены на неразрушимость этого последнего строения. Сейчас, когда всем ясна его ошибочность и порочность, мировая элита лихорадочно пытается спасти экономическую машину, которая, как нас убеждали, не требует никакого сдерживания, поскольку сама себя обслуживает. Невообразимые деньги закачиваются наверх, чтобы не дать машине окончательно заглохнуть. Но машина глохнет и среди машинистов возникает паника. Они начинают думать, что, возможно, не до конца поняли, как она работает. Они даже думают, что теперь не они контролируют машину, а она их.
Люди все больше начинают нервничать. Машинисты собираются в группки и спорят друг с другом, но ни одна из групп не знает, что делать, и все они похожи одна на другую. Недовольство слышится по всему миру. Экстремисты точат ножи, чувствуя, как мотор глохнет и «чихает», что указывает на слабость политических иерархий (последние утверждали, что у них все «под контролем»). Старые боги поднимают голову и предлагают свои старые рецепты: революцию, войны, этнические беспорядки. Политика начинает глохнуть в точности так же, как и машина, которую она призвана обслуживать. На ее место может легко придти нечто более стихийное и с темным сердцем.
По мере того, как финансовые колдуны теряют левитацию, а политики и экономисты отчаянно придумывают новые объяснения, мы начинаем понимать, что за занавесью, в самом сердце Изумрудного Города, сидит не благостная вездесущая "невидимая рука", а нечто совсем другое. Нечто такое, о чем Маркс, написал незадолго до Конрада: ‘вечная неуверенность и тоска буржуазной эпохи’; время, в котором ‘всё, что устойчиво, улетучивается, всё, что свято - профанируется.’ Отодвиньте занавес, проследите за неутомимым вращением шестеренок, и вы увидите машину, приводящую в действие нашу цивилизацию: миф о прогрессе.
Миф о прогрессе для нас то же самое, что и миф о божественной отваге воина для римлян или миф о вечном спасении для конкистадоров - без него, мы бессильны. К древу западного христианства эпоха Просвещения привила вИдение Земного рая, к которому якобы должен вести расчетливый разум. Под его руководством, каждое новое поколение получит лучшую жизнь, чем та, которая была до него. История превращается в эскалатор, и единственный путь - наверх. На самом верху – совершенный человек. Важно, чтобы этот образ оставался вне достижения, иначе пропадет ощущение движения.
Недавняя история, однако, сильно подпортила это вИдение. Последнее столетие скорее напоминало спуск в преисподнюю, чем восхождение на обещанные небеса. Даже в благополучных и либеральных западных странах прогресс во многих отношениях не смог обеспечить процветание. Сегодняшнее поколение со всей очевидностью менее довольное и менее оптимистичное, чем все предыдущие. Люди работают больше, у них меньше уверенности в завтрашнем дне и меньше возможности оставить социальный круг, в котором родились. Они боятся преступности, социального коллапса, перепроизводства, экологических катаклизмов. Они не верят в то, что будущее лучше, чем прошлое. В личном плане они менее ограничены классовыми рамками и условностями, чем их родители или дедушки и бабушки, но более ограничены законом, слежкой, проскрипциями и долгами. Их физическое здоровье лучше, но психическое состояние уязвимо. Никто не знает, чего ожидать. Никто не хочет об этом знать.
Самое важное то, что в основе всего, что мы построили, лежит тьма. За размытыми границами нашей цивилизации, по милости Машины, но вне ее контроля, находится нечто, о чем ни Маркс, ни Конрад, ни Цезарь, ни Юм, ни Тэтчер, ни Ленин не догадывались. Нечто, совершенно непонятное для западной цивилизации. Чтобы понять это «нечто» требуется разрушить миф цивилизации. Это «нечто» подпирает тонкую корочку лавы; оно питает Машину и всех ее «машинистов», но они этого не видят.
i i
ОТДЕЛЕННАЯ РУКА
Каким же должен быть ответ? Не поддаваться мечтам;
Знать, что насилием заканчивались великие цивилизации
И к власти приходили тираны.
Когда придет насилие – старайтесь избегать его с честью
и живите с наименее жестокими; знайте: зло неизбежно.
Чтобы сохранить свою целостность, будьте милосердны, искренни,
Но не дайте мечтам о всеобщей справедливости и счастье обмануть вас -
Этим мечтам не суждено сбыться.
Знайте: какими бы отвратительными ни были части,
целое остается прекрасным.
Человек, отделенный от земли, звезд, от своей истории,
так же отвратителен, как отделенная рука… … и неважно,
отделен он в мыслях или по сути…
Целостность – величайшая красота,
это органическая полнота жизни и всех окружающих вещей,
божественная красота вселенной.
Любите это, а не отделенного от полноты жизни человека;
в противном случае вы сами попадете в такое же незавидное положение,
или утонете в отчаянии, когда настанут тяжелые времена.
- Робинсон Джефферс, Ответ
Миф о прогрессе базируется на мифе о природе. Первый миф говорит о нашем величии, второй - о том, что это величие ничего не стоит. Оба мифа связаны друг с другом. Оба говорят о том, что мы отделены от мира и о том, что мы сначала хрюкали в первоначальном болоте, которое называется «природой», а потом ее успешно завоевали. Один только факт, что есть понятие ‘природа’, говорит об отделении от нее. На самом деле, наше отделение от природы – миф, с помощью которого цивилизация достигла больших успехов. Мы убеждаем себя в том, что мы - единственные существа, которые вступили в схватку с природой и победили. В этом и есть наша уникальность.
За стенами этой цитадели самовосхваления, на протяжении столетий, раздавались одинокие голоса, протестовавшие против инфантильной версии человеческой истории, но только в последние несколько десятилетий они зазвучали с новой силой. Мы – первые поколения, которые на себе почувствовали, что отделение от «природы» было чудовищной ошибкой, доказательством не нашей мудрости, а спеси. Отделение руки от тела поставило под угрозу любимый нами ‘прогресс’, а вместе с ним и всю ‘природу’. Это привело к системному кризису, который мы наблюдаем.
Мы вообразили, что изолированы от источника нашего существования. Эта умственная ошибка привела к тяжелейшим последствиям: четверть млекопитающих в мире находятся на грани вымирания; каждую секунду вырубают один с половиной акров леса; 75% мирового запаса рыбы близки к исчезновению; человечество расходует на 25% больше природных ресурсов, чем Земля способна восстановить — причем к середине века эта разница будет уже 80%. Несмотря на ужасающую статистику, мы видим впереди еще большее насилие, к которому нас подвигают наши мифы.
И над всем этим маячит неподдающаяся решению проблема изменения климата. Изменение климата, которое угрожает всем будущим человеческим проектам; которое дает нам понять, насколько мы плохо понимаем наш мир, и в то же время, показывает, насколько мы зависим от него. Изменение климата, демонстрирующее лобовое столкновение цивилизации и «природы», лучше любого доказательства показывает: Машина требует от нас самопожертвования. Изменение климата возвращает нам наше бессилие.
Это факты, или, по крайней мере, некоторые факты. Но факты никогда не говорят обо всей истории. (‘Как будто факты могут доказать что-либо...’, - писал Конрад в Хозяине Джиме’). Факты об экологическом кризисе, которые мы слышим сегодня повсюду, часто скрывают больше, чем раскрывают. Ежедневно мы слышим о нашем влияние на «окружающую среду» (подобно ‘природе’, это выражение отделяет нас от реальности). Ежедневно мы слышим, о многих ‘решениях’ экологических проблем: эти решения как правило требуют немедленного политического согласия и применения хитроумных технологий. Ситуация может измениться, нам говорят, но мы ничего не можем поделать, ребята. Наверное, нам нужно двигаться быстрее. Безусловно, нам нужно ускорить темпы научных исследований и их внедрение. Мы понимаем, что нам надо становится ‘устойчивыми’. Но все будет, как надо. По-прежнему будет рост, будет прогресс: они будут продолжаться, потому что должны продолжаться, потому что ничего не остается другого. Здесь не о чем думать. Все будет в порядке.
*
Но мы не верим, что все будет в порядке. Мы даже не уверены, что хотим такого порядка. Из всех человеческих заблуждений в отношении нашего превосходства и отличия от окружающих нас существ, одно отличие неоспоримо: мы первые существа, способные разрушить жизнь на Земле. Кажется, что эту гипотезу мы задумали проверить на опыте. Мы уже ответственны за то, что лишили мир богатства, великолепия, красоты, красочности и магии, и нет никаких признаков того, что мы хотим остановиться. Долгое время мы считали, что «природа» - это то, что где-то "там". Да, можно сожалеть о нанесенном уроне, но его нельзя сравнить с полученными выгодами.
И в самом худшем сценарии, всегда есть План B. Возможно, мы отправимся на Луну, где можно выжить в лунных колониях под гигантскими воздушными куполами и планировать дальнейшие расширение на всю галактику. Но нет Плана B, а купол оказался «пузырем», в котором мы жили все это время. Пузырь – это иллюзия нашего отделения, в которой мы так долго находились. Пузырь отсек нас от жизни на единственной планете, которая у нас есть, и которая, по всей видимости, останется единственной. Этот пузырь – наша цивилизация.
Посмотрите на структуры, на которых построен этот пузырь. Его основания геологические: уголь, нефть - древний, запасенный в глубинах на протяжении миллионов и миллионов лет свет, вытянутый на поверхность и сжигаемый на потребу дня. Вот на чем стоит структура. Поднимитесь выше и вы увидите ужасающую картину: промышленные птицефермы и скотобойни; сожженные леса; изуродованные и обчищенные траулерами океанские глубины; взорванные динамитом рифы; разрытые горы; отравленная почва. Наконец, на вершине всех этих невидимых слоев, на аккуратной поверхности, стоите вы и я: невежественные или не интересующиеся, что там происходит под нами; требующие от правительств, чтобы они поддерживали порядок, к которому мы привыкли; временами, из-за приступов стыда отправляющиеся покупать органических цыплят или салат местного производства; но чаще всего, сытые, и требующие еще больше.
Мы – первое поколение, родившееся в новый и ранее неизвестный век – век экоцида. Мы не знаем, чем он закончится, но видим начавшийся процесс. Земля, вода, воздух – природная основа самого нашего существования — все это принимается экономикой как само собой разумеющееся, как бездонная бочка, из которой можно брать и куда можно сбрасывать отходы от добычи «полезных ископаемых», производства, потребления.
Размер самого неба или разливы рек настолько велики, что кажется невероятным, что такие тщедушные существа как мы, могут наносить такой урон. Филипп Ларкин выразил эту идею в сомнениях в своем стихотворении "Давай, давай":
Вещи нас покруче:
Напачкаем - земля почистит;
Выльем помои - море смоет;
- Но сейчас я не уверен,
- Что-то меня мучит...
Вот уже сорок лет, как написан этот стих, и все это время нас «что-то мучит». Слишком много дряни мы вылили в море и землю, выпустили в воздух, чтобы чувствовать что-то другое. Сомнение и факты вымостили дорогу для экологической политики, которая, по крайней мере на раннем этапе, бросила вызов мифу прогресса. Но время не пощадило зеленых. Сегодня «защитников окружающей среды» скорее можно найти на корпоративных конференциях, поющих славу ‘устойчивости’ и ‘этическому потреблению’; чем «наивно» подвергающих сомнению внутренние ценности цивилизации. Капитализм поглотил зеленых, как и многих других своих противников. Радикальный вызов человеческой машине превратился в еще одну возможность шоппинга.
‘Не верю’ – распространенное словцо, с массой коннотаций. Его используют, когда надо пропиарить скептиков изменения климата или тех, кто хочет переписать историю Холокоста. Но внимание на этой ничтожной группе людей может увести нас от более общей проблемы «отказников», теперь уже в психоаналитическом смысле. Фрейд писал о неспособности людей слышать то, что не вписывается в их картину мира. Мы согласны на любые пытки, но не в состоянии взглянуть открыто на вещи, бросающие вызов нашим представлениям о мире.
Сегодня человечество по уши в отрицании того, что оно построило, во что превратилось и для чего вообще появилось на свет. Несмотря на разворачивающийся перед нами экологический и экономический коллапс, мы действуем так, как если бы это была временная проблемка, небольшой технический сбой. Нагроможденный веками хлам закрывает наши уши как воск; мы не слышим крика реальности. Сквозь наши сомнения и недовольства, мы все еще надеемся на будущее, которое будет обновленной версией настоящего. В глубине души мы считаем, что все должно остаться по-прежнему, что кризис лишь слегка «подпортил» нормальную жизнь. И это уже становится жизненно необходимым: найти способ сохранить супермаркеты и скоростные шоссе. Мы не позволяем другим мыслям проникать в сознание.
И поэтому мы оказываемся на краю глубокой пропасти, в которую боимся заглянуть. В глубине души мы все уверены в том, что обречены: даже политики так думают; даже экологи. Некоторые из нас пытаются с этим бороться с помощью шоппинга. Некоторые надеются, что это не так на самом деле. Некоторые впадают в отчаяние. Некоторые безумцы пытаются предотвратить надвигающуюся бурю.
Вопрос: что произойдет, если мы заглянем вниз? Будет ли это так ужасно, как мы себе представляем? Что мы там увидим? Может быть, в этом и есть наше спасение? Мы считаем, что пришло время взглянуть вниз.
i i i
Де-ЦИВИЛИЗОВАТЬ!
Без тайн, любопытства и недосказанности
Не может быть историй;
исповеди, коммюнике, мемуары -
разве это истории ?
Джон Бержер, ‘История для Эзопа’,
из книги Keeping a Rendezvous
Если мы действительно балансируем на краю радикальных перемен в нашем образе жизни, в наших социальных структурах, в нашем отношении к остальным живым существам, то к такому состоянию нас привели истории, и прежде всего – история цивилизации.
У этой истории много вариантов, религиозных и светских, научных, экономических и мистических. Но все они рассказывают об изначальном превосходстве человечества над животным миром, о «покорении природы», к которой мы более не принадлежим, и славном будущем, в котором неизбежно изобилие и процветание, как только это покорение будет закончено. Это история о человечестве, занимающем центральное место в мире, биологическом виде, которому суждено быть хозяином, для которого не существует пределов и законов, применимых для менее значимых существ.
Опасность этой истории состоит в том, что, во-первых, мы забыли, что это всего лишь история. Она рассказывалась столько раз теми, кто считает себя рационалистами, даже учеными; продолжателями традиции эпохи Просвещения — традиции, которая не признает роль историй в создании мира.
Люди всегда жили историями; к тем же, кто обладал талантом рассказывать, всегда относились с уважением, и часто, с изрядной долей настороженности. За воротами логики, реальность остается загадкой; такой же недостижимой, как дичь для охотника, подошедшего очень близко. С помощью историй, искусства символов и многозначимости, мы соединяем неуловимые аспекты реальности. Рассказчик сшивает тайными нитями саму ткань жизни, переплетает комическое, трагическое и грубое, выстрачивает безопасные дорожки через опасную территорию.
Но по мере того, как миф цивилизации все глубже завоевывал наше сознание под маской науки и логики, мы стали отрицать роль историй, называть их примитивными, детскими, старомодными. Старые истории, в которых многие поколения находили смысл и видели тонкие нюансы и странности жизни, были выброшены за ненадобностью или сведены к сказкам для детей. Религия, этот мешок мифов и тайн, и колыбель театра, превратился в свод универсальных законов и моральный бухучет. Сны-видения Средних веков превратились в бессмысленные истории викторианской эпохи. В век романов, истории перестали быть окном в глубинные истины мира, они стали развлекать пассажиров в поездках. Трудно сегодня представить, например, что когда-то поэтов боялись короли.
И несмотря на это, мир по-прежнему создается историями. Через телевидение, кино, романы и видеоигры мы находимся под воздействием историй может быть даже в большей степени, чем ранее.
Характерным, однако, является неразборчивость, с которой эти истории направляются к нам— развлекая, отрывая от проблем жизни, разрушая рекламой поиски смысла. Реальность стала восприниматься через призму развлекательных передач. С другой стороны, экономисты, политики, генетики и корпоративные лидеры рассказывают нам вполне серьезные истории. Но они преподносятся не как истории, а как прямое указание на то, каков мир. Вы можете выбирать из соревнующихся между собой историй. Конфликты мировоззрений звучат на утреннем радио, в послеобеденных дебатах, в ночных телевизионных войнах «экспертов». И несмотря на весь этот шум, поразительно, насколько все противоборствующие стороны похожи: их истории – это всего лишь варианты одной большой истории о главенстве человека, о расширении его контроля над природой, о праве на вечный экономический рост, на способность переступать через все границы.
Итак, мы очутились внутри истории, подводящей нас к наихудшему варианту встречи с реальностью. В такой момент, писатели, художники, поэты и рассказчики всех типов должны играть критическую роль. Творчество остается наиболее неуправляемой из человеческих способностей: без него, проект цивилизации трудно постичь, эта та часть жизни, которая остается непокоренной и неодомашненной. Слова и образы могут изменять сознание, сердца, и даже ход истории. Их творцы сочиняют истории, которые люди несут через всю жизнь, они раскапывают старые истории и вдыхают в них новую жизнь, добавляют новые черты, указывают на неожиданные концовки. Пришло время взять в руки нитки и вышить новые истории, начиная с того момента, где мы стоим.
Искусство мейнстрима на Западе давно призвано шокировать, разрушать табу; его главная цель - Быть Замеченным. Это направление уже настолько долго поддерживается, что все хорошо понимают, что в наше ироническое, выдохшееся, пост-время, не осталось ни одного табу. Но одно осталось. Последнее табу – это миф цивилизации. Он построен на историях, которые мы сочинили о нашей гениальности, нашей непобедимости, нашей славной судьбе избранных существ. Здесь наша самоуверенность соединяется с бездумным отказом взглянуть в лицо реальности. Они позволили человеческой расе достигнуть того, чего она достигла; но и привели планету к экоциду. Мы считаем, что их надо разделить.
Мы считаем, что художники — а для нас это самые приятные слова, берущие под свое крыло всевозможных писателей, художников, музыкантов, скульпторов, поэтов, дизайнеров, творцов, мастеров, мечтателей — обязаны начать этот процесс разделения. Мы считаем, что в век экоцида надо разрушить последнее табу — и это под силу только художникам.
Экоцид требует ответа. Этот ответ слишком важен, чтобы его отдать на откуп политикам, экономистам, концептуалистам, «экспертам»; слишком всеобъемлющ, чтобы отдать его активистам или протестующим. Требуются художники. До сих пор, однако, ответ художников был невнятным. Что можно предложить кроме традиционной поэзии природы и агитпропа? Где стихи, которые в состоянии ответить на брошенный вызов? Где романы, в которых показано нечто больше, чем загородный дом или центр мегаполиса? Появился ли новый жанр, способный противостоять самой цивилизации? Какие выставки в состоянии сравняться с этим вызовом? Кто из композиторов нашел тайный ключ? У нас так мало ответов на поставленные вопросы, может быть, потому, что во первых, глубина коллективного отрицания велика, но и вызов, брошенный человечеству устрашающий. Мы сами напуганы им. Но мы верим, что должны подняться и встретить его. Мы верим, что искусство должно заглянуть за край, встретиться лицом к лицу с миром, и встретить экоцид во всеоружии: т.е. нужен ответ художника на империю разума.
*
Этот ответ мы называем Искусством Де-цивилизации, и прежде всего мы заинтересованы в Децивилизационном творчестве. Децивилизационное творчество должно стоять вне человеческого пузыря и представлять нас такими, какими мы есть: высокоразвитыми обезьянами с набором талантов и способностей, которые применяются без особого обдумывания, сдерживания, сострадания или интеллекта.
Обезьяны, которые сочинили сложный миф о своей важности, чтобы поддержать свой цивилизационный проект. Обезьяны, чей проект был направлен на усмирение, управление, подчинение или разрушение — на цивилизацию лесов, пустынь, дикой суши и морей, на сдерживающие повязки на их же сознание, чтобы они ничего не чувствовали, когда будут эксплуатировать или убивать своих товарищей.
Против цивилизационного проекта, который является предтечей экоцида, Децивилизационное творчество предлагает не бесчеловечную перспективу — мы остаемся людьми и, даже сейчас, не чувствуем особого стыда — а перспективу, в которой человечество – лишь одна из нитей паутины, а не паланкин, поднятый в сияющей процессии. Это творчество, которое предлагает трезво взглянуть на силы, среди которых мы живем.
Творчество, в котором портрет homo sapiens, будет признаваем существом из другого мира, а главное, существом из нашего мира —голубым китом, альбатросом, горным зайцем — как существом, ищущим истину. Творчество, которое уведет наше внимание от нас самих и повернет его вовне; расфокусирует наше самосознание. Это творческое письмо, которое должно увидеть цивилизацию —и нас— в перспективе. Это должно быть письмо, которое непохоже на большинство самопоглощенных и самодовольных сочинений в метрополиях цивилизации, и исходит из ее дикой периферии. Нечто с запахом леса и травы и опасности, откуда просачивается неудобная правда о нас с вами, - правда, которую мы не хотим слышать.
Это творчество должно заставить нас взглянуть вниз, как бы нам этого не хотелось.
Вероятно было бы полезным также объяснить, чем Децивилизационное творчество не может быть. Оно не направлено на защиту окружающей среды, так как подобных сочинений уже предостаточно, и большая их часть так и не смогла перешагнуть через барьер нашего коллективного человеческого эго; на самом же деле, они поддерживают эго и закрепляют цивилизационные иллюзии. Это не сочинения о природе, потому что не может быть природы, отличной от людей; предполагать же обратное, значит закреплять позицию, которая привела нас к теперешнему состоянию.
И это не политические сочинения, которыми уже переполнен мир, потому что политика – произведена людьми, замешанными в экоциде и распаде.
Децивилизационное творчество уходит глубже. Прежде всего оно предназначено для изменения нашего мировоззрения, а не для его подпитки. Это творчество аутсайдеров. Если вы хотите, чтобы вас любили, лучше этим не заниматься, потому что вас не будут слушать.
Примером этого может служить судьба одного из самых значительных и самых отвергнутых поэтов двадцатого века. Робинсон Джефферс начал занимался де-цивилизацией за семьдесят лет до этого манифеста, хотя сам его так не называл. В начале своей поэтической карьеры Джефферс был звездой: его публиковали на обложке журнала Тайм, его стихи читали в библиотеке американского Конгресса, его признавали в качестве альтернативы модернизму. Сегодня его труды выброшены из антологий, имя его почти неизвестно, к его политике относятся с подозрением. Прочтите поздние стихи Джефферса и вы поймете почему. Его преступление было в том, что он бичевал человеческое самомнение. Наказанием была литературная ссылка, из которой, вот уже сорок лет после его смерти, он все еще не вернулся.
Но Джефферс знал, на что шел. Никто в эпоху ‘потребительского выбора’ не хотел слушать калифорнийского пророка с каменным лицом, который учил: ‘человеку надо знать…что его потребности и природа нисколько не отличаются от потребности орлов.’ Он знал, что ни один удобно устроившийся либерал не захочет слышать его злые предостережения, сделанные в разгар Второй мировой войны: ‘Держитесь подальше от тех, кто болтает о демократии / и тех собак, которые желают революций / От лгунов и мессий… / Да здравствует свобода, и к черту идеологии.’
Его видение, в котором человечество обречено разрушить свое окружение и в конце концов себя (Я бы сжег свою руку на медленном огне/ чтобы изменить будущее…/глупый…) с яростью было отвергнуто нарастающей потребительской демократией, что он и предсказывал (‘Ни о чем не беспокойтесь, приспособьте свою экономику к новому изобилию…’)
Внутри своей поэзии Джефферс создал и соответствующую философию. Он назвал ее ‘негуманизмом».’ Он писал по этому поводу:
[Негуманизм] - перемещение значимости с человека на не-человека; отрицание человеческого солипсизма и признание трансчеловеческого величия… Такой образ мыслей и чувств нельзя назвать ни мизантропией, ни пессимизмом.…Он предусматривает в качестве правила поведения разумное отстранение вместо любви, ненависти и зависти… он придает величие религиозному инстинкту, и утоляет нашу жажду восхищаться великим и прекрасным.
Именно перемещение упора с человека на не-человека и является целью проекта Децивилизации. «Дегуманизировать» наши взгляды, и стать увереннее / Как скала и океан, из которых мы сделаны.’ Это не отрицание нашей человечности — напротив, это утверждение того, что значит быть истинно человеком. Это значит принимать мир, таким каков он есть, найти в нем свой родной дом, а не мечтать о перелете на звезды, или на жизнь внутри созданного человеком пузыря, отгороженного от всего, что снаружи. Это вызов, который наша эпоха бросает литературе. Пока что лишь немногие решились его принять. Новые времена уже горят яркими неоновыми огнями, а наши литературные львы по-прежнему заняты своим делом. Их искусство осталось в цивилизационном пузыре. Идея цивилизации глубоко проникла в ее семантические корни, в городскую жизнь, и это наводит на мысль: не является ли неспособность наших писателей сочинять новые истории продуктом городской ментальности? Громкие имена современной литературы одинаково хорошо чувствуют себя в модных кварталах Лондона и Нью-Йорка, а их сочинения отражают предрассудки бездомной транснациональной элиты, к которой они принадлежат.
И наоборот. Голоса, рассказывающие истории, глубоко чувствуют магию места. Вспомним романы Джона Берджера и эссе из Haute Savoie, или глубины, исследуемые Аланом Гарнером недалеко от его родного Чешира. Вспомним Вендела Берри или В.С. Мервина, Мэри Оливер или Кормака Маккарти. Их рассказы приближают нас к берегам Не-цивилизованного творчества. Они физически ощущают родную землю и всегда сторонятся городских сирен и городского возбуждения.
Называя отдельных авторов мы не преследуем своей целью как-то особенно выделить их на современной карте литературных достижений. Скорее, по выражению Джеффа Дайера,
«принимая серьезно их работу, мы стремимся перечертить саму карту — не только карту литературных достижений, но и карту, по которой мы ориентируемся во всех других отношениях».
Даже здесь, мы должны быть осторожными, т.к. картография сама по себе не нейтральная наука. Рисование карт – давнишнее занятие колонизаторов. Цивилизованный глаз ищет картинку мира сверху, там, откуда можно обозревать. Децивилизованный писатель хорошо знает, что мир, скорее, место, где все перемешано,—лоскутное одеяло или рамка, в которую вставлены места, люди, опыт, ландшафты, запахи, звуки. Карты могут помогать находить дорогу, но могут и сбивать с пути. Наши карты должны напоминать наброски, нарисованные палкой на песке и смываемые ближайшим дождем. Их могут прочитать только те, кто их ищет, и их нельзя купить в ближайшем ларьке.
Это мы и называем Децивилизационным творчеством. Человеческое, нечеловеческое, стоическое и природное. Непритязательное, вопрошающее, всегда подозрительное к «большим идеям» и простым ответам. Перешагивающее через границы и переосмысливающее старые беседы. Стоящие в стороне, но внимательные его приверженцы, не боятся запачкать руки; понимающие, что грязь земли лежит в основе всего; что на клавиши должны нажимать те, у кого земля под ногтями и ветер в голове.
Мы пытались управлять миром; мы пытались действовать от имени Бога, затем мы подняли революцию, получили эпоху Просвещения и изоляцию. Мы во всем потерпели поражение, и оно оказалось даже тяжелее, чем мы предполагали. Время цивилизации закончено. Децивилизационный проект, в котором мы хорошо видим причины поражения и недостатки цивилизации, должен быть немедленно запущен. Главное оружие, с которым мы идем – наше искусство. Для этого мы собрались.
v
К ПОДНОЖЬЮ ГОР !
Весенний корень нам один
Расскажет больше о добре и зле,
Чем мудрецы на всей Земле
Вильям Вордсворт, The Tables Turned
У любого движения есть начало. У любой экспедиции - свой базовый лагерь. Проекту нужен штаб-квартира. Де-цивилизовать! – наш проект, а внедрение Децивилизованного творчества требует своей базы. Мы предлагаем наш манифест не только потому, что нам есть, что сказать (таких, как мы много) — но потому, что мы хотели бы действовать. Мы надеемся на то, что данный памфлет вызовет искру. Если это произойдет, мы намерены раздуть пламя. Но одним нам не справиться. Пришло время для глубоких вопросов и незамедлительных ответов. Все вокруг нас приходит в движение, всё говорит о том, что современный образ жизни скоро станет достоянием истории. Пришло время искать новые пути и новые истории, те, которые переведут нас на другую сторону пропасти. Мы полагаем, что исследуя основания цивилизации, миф о человечестве как главенствующем, центральном звене, мы сможем найти начало новых путей. Если мы правы, то нам необходимо, буквально, отправиться за тридевять земель. Выйти за наши пакгаузы, наши городские стены – строения, отделившие «человека» от «природы». За городские ворота, в дикую природу, лежит наш путь. А затем мы поднимемся на большую высоту, потому как писал Джефферс, ‘кроме городов-монстров / Есть еще и горы.’ Мы совершим паломничество к Темной горе поэта, к великим, неподвижным, нечеловеческим высотам, которые были до нас, и которые останутся после нас, и с их склонов увидим точечные огни далеких городов и поймем, кто мы есть и кем мы стали.
Это проект Темной Горы. К чему он приведет? Никто не знает. Его первая инкарнация, запущенная данным манифестом, этот вебсайт, указующий направление. На нем вы найдете мысли, наброски, записки, идеи; там будет разрабатываться проект Децивилизации, и мы приглашаем всех принять участие в нашей дискуссии.
Затем проект превратится в материальный объект, потому как виртуальная реальность, это еще не реальность. Он станет журналом, газетой, краской, картиной; идеями, мыслями, наблюдениями, бормотанием; новыми историями, которые помогут лучше определить проект — школой, движением Децивилизованного творчества. Он соберет слова и образы тех, кто считает себя Нецивилизованными; которые помогут нам штурмовать цитадели. Это будет прекрасная вещь для глаз, для сердца и ума, потому как мы – отставшие от моды – все еще верим, что красота – как и истина – не только существует, но и играет важную роль в жизни.
Однако… пока все это скрыто от взоров. Предстоит долгий путь по долинам, и все может измениться. На карте еще остались большие белые пятна. Цивилизованные поспешат их заполнить; мы не уверены, что нам этого захочется. Но нам придется их исследовать, находя путь по сплетням и звездам. Мы не знаем, что нас ждет. Мы немного нервничаем. Но мы не возвратимся назад, мы верим, что нечто великое ждет нас впереди.
Де-цивилизация, как и цивилизация, не может создаваться одиночками. Восхождение на Темную Гору в одиночестве невозможно. Нам нужны носильщики, шерпы, проводники, товарищи по восхождению. Мы должны связать друг друга веревкой безопасности. В настоящее время мы рассосредоточены и смотрим в небо. Но надо соединиться. Мы должны почувствовать твердую землю под ногами, она нас сформирует по мере нашего подъема.
Если вы согласно пройти с нами по крайней мере небольшой участок пути, сообщите о себе. Мы уверены, что найдутся многие, кто согласится примкнуть к нам в этой экспедиции. Приходите. Мы выходим на рассвете.
ВОСЕМЬ ПРИНЦИПОВ ДЕЦИВИЛИЗАЦИИ
‘Мы должны дегуманизировать наши взгляды, и стать уверенными, как скала и океан, из которых сделаны.’
1. Мы живем во время социального, экономического и экологического распада. Вокруг себя мы видим знаки, указывающие на то, что наш образ жизни уходит в историю. Мы должны смело взглянуть реальности в глаза и научиться жить с ним.
2. Мы отвергаем веру, которая основана на том, что все кризисы нашего времени можно свести к набору «проблем», для которых имеются технологические или политические «решения».
3. Мы верим, что корни этих кризисов лежат в историях, которые мы усвоили. Мы хотим поставить под вопрос истории, лежащих в основании нашей цивилизации: миф о прогрессе, миф о главенстве человека, миф о нашей отделенности от «природы». Эти мифы представляют тем большую опасность, что мы забыли: это всего лишь мифы.
4. Мы восстановим главенствующую роль рассказчика историй. Именно через истории мы создаем реальность.
5. Люди не являются целью нашей планеты. С помощью нашего искусства мы попытаемся выйти за пределы человеческого пузыря. Внимательно и осторожно мы попытаемся войти в не-человеческий мир.
6. Мы займемся творчеством, которое глубоко уходит в почву и время. Слишком долго в нашей литературе доминировали те, кто обитает в космополитических цитаделях.
7. Мы не потеряем себя в новых теориях и идеологиях. Наши слова будут стихийными. Мы будем писать с землей под ногтями.
8. Конец мира, который мы предвидим, это не окончательный конец. Вместе мы найдем новую надежду, новые пути, которые приведут нас в новый неизведанный мир.
Присоединяйтесь к нашему проекту Темной Горы.
Карта на песке для тех, кто захочет карабкаться с нами:
www.dark-mountain.net
*
Проект Темной Горы выполняется под руководством Пола Кингснорта и Дугальда Хайна.
Пол – автор книг One No, Many Yeses и Real England. Заместитель главного редактора журнала The Ecologist в период 1999-2001 гг. Его первый сборник поэзии Kidland скоро выходит в издательстве Salmon Poetry. Блог Дугальда Changing the World (and other excuses for not getting a proper job), бывший журналист Би-Би-Си, сотрудничавший со многими журналами.