мне открылась она на раз где-то после седьмого рома:
знаешь, - тихо сказала, - знай! у меня не в порядке дома,
или дома не все. в башке – лишь толчёная бесконечность,
посмотри в эту душу, глянь, как реальность мой мир калечит
с тем, кого я люблю, говорит, мне так холодно, мне так страшно,
и меня от молчанья его душат слёзы, срывает башню,
я пытаюсь ему сказать «ты же здесь, но в упор не рядом,
вдруг не любишь, а просто – так – заполняешь своим ядом»
у неё краснеют глаза, и слетает за маской маска,
истерично блестят зрачки, и теперь она громогласна:
твари-ангелы, где вы там, почему же мне, гады, больно!
побросали свои крыла, прочищая мне душу солью?
за какой же такой бедой раскрывается вся правда?
затопчите меня совсем, или вовсе трогать не надо!
что ж вы, суки, в своих небесах над земными нами стебётесь!
мне бы сдохнуть прямо сейчас! где контракт? я поставлю подпись!
я сказала тогда: сестра, ты слепа, ты не хочешь правды,
мне когда-то о ней рассказал, тот, кого я люблю. однажды,
как бы ни было тяжело, он собрал всю свою жёсткость
и расставил всё по местам, смысла влив в иссохшую ёмкость,
говорил ли он это сам, или Высшие им рулили,
суть проста: отдавай себя, если ты кого полюбила,
не бери, не дави – неси, и люби, ничего не требуй,
прыгай в бездну, убей свой страх, не копти обидами небо
правда - грубая, в ней зерно, раскуси то зерно – горько.
не готова её принять – хоть ты плачь, хоть танцуй польку -
но не сможешь спокойно жить, нарисуешь себе страданий
и останешься жалобно выть в этом грязном мирском баре
..отхлестать бы её по щекам, протрясти бы её душу,
попросить за неё Там, пошептать бы, чтоб Высшим - в уши.
нет, наверно пускай сама, чтобы правильно всё, чтоб честно.
просыпайся, сестра. а я.. напишу про тебя песню.
22.01.10.