XX
Под вечер, когда стемнело,
И уличные фонари
Затеплили свет несмело,
Запор затрещал в двери.
Затворники ринулись оба,
Лишь лайка в порыве благом –
Лобастый же – вон, на свободу,
И был отфутболен ногой.
– Куда ты?! поганое семя.
Не парься: не улизнуть!
Но тут вдруг, от потрясенья,
Сдавило Дмитричу грудь:
Фонарик с натужным жужжаньем
Выплёвывал блёкнущий луч,
И сердце мучительно сжалось
От вида гардин на полу.
Когда же хозяин заметил,
Что стало с родным трюмо! –
В коморке почуялся ветер,
Зловещий и ледяной.
Сорвав со стены арапник,
Охотник рванул за щенком,
Однако его старанья
Закончились вмиг кувырком:
Споткнувшись впотьмах о гардины,
Он рухнул с размаху, как столб –
А пёс, ускользнув невредимым,
Со страху забился под стол.
– Ах, мать твою! сучьи отродья!
Кажись, раздербанил губу!
Почаще бы надо пороть их! –
Тогда б уважали табу.
И тут простодушная лайка
Лизнула его в лицо.
Она была верной собакой –
Хозяин же – сущим псом!
Он цепко схватил за холку
Дрожащую божью тварь,
Привстал
и кнутом
жестоко
Всю злобу
на ней
сорвал.