Внимание! Только для совершеннолетних
Зима под Ленинградом. Посёлок Песочный, бывшее Графское*. Снег покрыл одноэтажные, вонючие, коммунальные дома из сосны, берёзы и ещё чёрт знает из чего. Покосившиеся дачи в псевдофинском стиле прекрасны до боли в сердце. Утро наступает не с рассветом, а не раньше 10-ти. Младшим школьникам страшно идти в школу: мороз дерёт нежную кожицу, темно, а в школе поджидают совсем озверевшие учителя и старшеклассники. Взрослым тоже страшно, но по другому, по-взрослому, от безисходности. Им ещё раньше плестись на электричку и трястись до города на работу. Только предпенсионные пытаются друг с другом шутить или храпят на весь поезд, нагло пуская слюни. Некоторые, судя по запаху, в дороге слегка мочатся.
Не страшно только дяде Васе. Он пьёт политуру и рождён не для страха. Свою жизнь он положил в какое-то бездонное, таинственное, мистическое болото. Дядя Вася живёт за речкой, в несуществущей, давно опустившейся под землю, деревне Дибуны и иногда, когда может ходить - хотя он скорее ползает чем ходит - достигает сельской школы, в которой и работает истопником в подвальной кочегарке. Весьма удачно, если он не возвращается с работы домой - а дом его никто никогда не видел, но все утверждают, что он есть, - а спит в подвале, на куче угля. Проснувшись, он с трудом подымается, подкидывает в огромную печь угольной пыли, 3-4 куска угля для тепла, выпивает глоток политуры и замертво падает на кучу. Тогда в школе тепло и учителя более щедры на хорошие оценки. Временами к нему заходит дядя Ваня с краденной политурой. Его привозит на жутком чудовище ГАЗ-52 молоденький, пьяненький, школьный инструктор по вождению Володя Горохов по прозвищу Горох. Горох изьясняется исключительно матерно, даже с первоклашками и его поэтому все любят, а учителей он старательно избегает и во время школьных праздников прячется в кочегарке у дяди Васи. Там они сидят, молча уставившись на стенку, будто души их улетели куда-то прочь... Через пару дней, безумный и покоричневевший, дядя Ваня уползает восвояси, высунув как собака язык и толкая перед собой железную тачку с большими кусками блестящего антрацита. В остальное время, почти всегда, за исключением 3-х летних месяцев, в школе до жути холодно: те ученики, которые постарше, выработали долгими годами пьянства иммунитет и вообще никогда ничем не болеют, а вот у всех учительниц цистит.
Старшеклассникам живётся не всегда страшно, а порой даже очень спокойно и уютно. Благодаря нетопленной школе, т. е. дяде Васе, они любимы сердобольной продавщицей винного отдела гастронома, тётей Клавой, женщиной неопределённого, внешне не меняющегося, стёртого возраста. Она, несмотря на угрозы - совсем вялые, правда, участкового Коваленко - продаёт им портвейн 3-и Семёрки или помягче, когда расчувствуется, дагестанский "Далляр". Когда кто-либо из старшеклассников только приближается к прилавку, тётя Клава, как по команде, переходит с мата на ломанную, но приветливую речь. В послезавтрачное время, особенно во время весенней оттепели, наших старшеклассников - в основном одних и тех же, - можно частенько видеть лежащими вдоль дороги, ведущей из центра посёлка к школе. Словно большие, мокрые сосновые кроны, сбитые с вершин дерев ураганным северным ветром, чернеют они по обочинам в грязном снегу, а вокруг них красиво зеленеют пустые бутылки.
А вот малыши часто болеют и пропускают занятия. Но постепенно им начинает это нравиться и они, как правило, набирают в весе. Ну, только за исключением тех, над которыми особенно изощрённо издеваются старшеклассники из семей потомственных алкоголиков.
В январьские морозы дядя Вася вообще не приползает в школу. Все уже думают, что он перестал существовать, и что надо бы искать нового истопника. Но дядя Вася чует, что происходит в окружающем эфире, и однажды, засветло, доползает до кочегарки. Утром оттуда доноситься его мычание и пахнет политурой. Школьники, выбежав на перемене на улицу, видят иногда, как он покачиваясь мочится в снег и чихает в кружащих над его головой в драной ушанке ворон. Дядя Вася, кстати, если и обмочен, то, в отличии от учителей, исключительно мочой и политурой, а не слюнями и эмоциями. Они его поэтому не любят, но ничего не говорят, а только косятся на торчащий из под его рваного ватника топорик. Помочившись, дядя Вася иногда часами стоит и покачивается, как одинокое дерево без веток - один ствол, - вроде-бы о чём-то напряжённо думая, но никто не отваживается спросить его - о чём.
Летом дядя Вася меняет свой ватник на бесцветный солдатский бушлат, не спит на куче угля, домой в Дибуны не ползает, а снуёт на пригорке, в березняке, что около школы и, говорят, находит покой от школьников и грибников, прячась по старым заросшим окопам. Изредка, обпившись водки, ломая кусты и беспокоя амфибий, он вываливается из леса к речке, служащей канализацией, и у разбомбленной немцами плотины беспокоит дремлющих рыбаков страшным воем.
Несмотря на всю бессознательность дяди Васи как существа в нём присутствует игра настроения. Иногда его рваный ватник открыто излучает простодушие и очень симпатичен; коричневое, в тон политуре, лицо весело и на нём можно различить глаза. Тогда случается, что самых дико пьющих старшеклассников отчаявшиеся учителя отпускают с уроков помочь дяде Васе в кочегарке, и они, теребя прыщи и весело матерясь, надолго, до самых сумерек, скрываются в чёрной зияющей дыре подвала. Там они вдоволь, без воплей учителей и визга одноклассниц, курят Беломор, пьют водку и дышат крепким запахом политуры.
По общесоюзным праздникам дядя Вася вылезает из кочегарки и уже не ползёт, а какой-то праздничной, витиевато-подпрыгивающей рысцой, многократно сбиваясь с дороги, но неизменно находя её вновь, пробирается в местный центр к гастроному, состоящему на две трети из винного и на одну - из консервного отдела. Время от времени он останавливается и побрасывает в небеса, не ловя, свою драную ушанку. Дядя Вася подымает голову вверх и подолгу вглядывается в высокое, переполненое облаками, но пустое, сквозящее высшим холодом, ленинградское небо. Кажется, что сознание его улетает вверх и он заворожённо ждёт, когда же оно вернётся. В момент возвращения дядя Вася вздрагивает и вновь продолжает свой непонятный путь. "Спортсмен!" - кричит ему тогда с лавок дремотно-боевой, пьяный песочинский житель.
Так оно было тогда и хотя, время от времени, происходили какие-то события, всё оставалось по-прежнему: и дядя Вася, и школа, и размеренно кружащийся в медленном, никогда не выделывающем никаких па и пируэтов, но абсолютно сумасшедшем танце, мир нашего пригорода.
Дядя Вася, а с ним и этот мир, кончили свою жизнь быстро и естественно. Уголь выдался в тот год совсем некудышный - одна пыль, потому страшно чадил и дядя Вася угорел ночью в кочегарке. Рано утром его выволокли оттуда в дымящемся ватнике Горох и учитель физкультуры Юрий Михалыч. Школьники немного приуныли и вели себя этим днём на уроках особенно апатично, а вот учителя, особенно учительница химии, аллергирующая от всех запахов и ненавидящая дядю Васю из-за его политуры, повеселели.
Мы на уроки не пошли, запили на весь день, утром пили в лесу - мы любили нашу природу! Бегали греться в школьный туалет, играли в хоккей, опять пили, в зимний футбол, блевали. Лёшка Тимофеев - высокий, сильный и красивый, мечтающий пропить миллион - в сердцах сломал клюшку об дерево, упал в снег, плакал. Кися и Сметана как всегда по****ились, сначала друг с другом, потом с какими-то старыми синяками - одного пришлось волоком тащить в кочегарку, чтобы не обморозился. Митька орал свои белогвардейские песенки. Я не плакал, я нежный и злой. Слёзы начнутся позже, в великом и страшном Питере.
Пройдёт пару месяцев зимнего оледенения, дяди Васино место займёт Горох, быстро привыкнет к политуре и тоже вскорости умрёт, от волшебно быстро развившейся опухоли в паху, не дожив до тридцати.
А ещё через пол-года мы закончим школу, ****ая перестройка наберёт свои обороты и этот наш любимый мир, пропитанный запахом политуры и живительного снежного холода, стянувшись в точку исчезнет.
* - см. Википедия, Песочная Графское