В то же время жена Сара проглядела все глаза.
За калитку выбегала уже тридцать три раза.
Поначалу замирала и краснела, как арбуз,
И в уме уже ворчала на немодный Мойшин вкус.
Разогрела в печке ужин, запалила самовар
Чтобы снять усталость мужу волшебством домашних чар.
Но не едет что-то Мойша и не слышен стук копыт
«Захворала, может, лошадь? Одолел радикулит?
И супруг никак не в силах к бедной Саре прискакать,
Чтоб коснуться губок милых и подарки передать?
А быть может искуситель в яркой юбке городской
Заволок в свою обитель и смеётся надо мной?
Понадел мои обновки и меняет зеркала?
Подливая мужу водки, обирает догола?
И за что же подлый Мойша так со мною поступил?
Чем я стала непригожа, что меня он разлюбил?»
Все соседские подружки, от заботливых мужей
Понавешав безделушек, щеголяли перед ней.
Лишь она, как блеклый студень, от тяжёлых мрачных дум,
Выбегала на смех людям на любой дорожный шум.
«Ну, держись проклятый Мойша, и молись своей судьбе!
Сединою припорошить станет нечего тебе!»
Приготовила для мужа утюг, швабру и карниз –
Отмести и отутюжить наглый антифеминизм.
Час прошёл, другой и третий – нету Мойши. Вот те на!
Уже всё простить на свете могла верная жена.
Пусть все деньги тот потратит, пьяный, грязный, но живой.
Не прельщает в чёрном платье целый год ходить вдовой.
* * * * *
В тот же день и в том же месте, ну, быть может, чуть южней,
В стороне нам неизвестной из тюрьмы сбежал злодей.
Испугаешься, увидев и без списка его дел,
Даже если вас обидеть он и в мыслях не хотел.
С простым именем Никита. "Кожемякой" прозван был.
Кушал в детстве не до сыта, потому-то и чудил.
Не любил скупых и жадных, уважал тяжёлый труд.
А про то, что кровожадный, – это люди просто врут
Из-за внешних габаритов и громоздких форм лица.
Да, со зверским аппетитом, но с характером агнца.
Без каких-либо усилий разогнуть подкову мог,
Но в плену своих идиллий был доверчив,как щенок.
( продолжение следует)