Птенчик лежал на дороге и плакал.
Дорога длилась и длилась в обе стороны, и совершенно непонятно было, чем эти две стороны отличаются друг от друга и куда стремиться.
Птенчик лежал на середине, поперек этой дороги. Лежал и плакал.
Он не знал ни как оказался здесь, ни зачем. Не знал, куда ему нужно ползти. И даже, куда он хочет попасть, тоже не знал.
Он был совсем маленький, и он был один.
Один.
Именно это ощущение невыносимого одиночества плакало в глубине его замерзающего тельца.
Мимо Птенчика вдоль дороги медленно ползло Время.
Казалось, оно тоже не знает, в какую сторону ему следует двигаться, и потому даже не ползло, а тянулось, растягивалось, колебалось в нерешительности, что выбрать.
Птенчик всем своим обнаженным существом принюхался к колеблющемуся Времени.
Он так замерз и измучился от охватившего его одиночества, что пытался уцепиться хоть за что-то, что сделало бы выбор. Выбор за себя и за него, Птенчика. Потому что ему уже было все равно куда, лишь бы не лежать так покинуто поперек дороги.
Ши-ды-ши-ды-ши, послышалось Птенчику. Он насторожился. Что это? Кто это? Где это?
Звуки, наверное, что-то означали, но Птенчик не знал слов, не знал, для чего они, и потому ничего не понял. Только еще глубже провалился в свою тоску.
Ши-ды-ши-ды-ши.
Дорога обеими концами уходила в светлую даль. С одной стороны тревожно надвигалось ши-ды-ши, а с другой свет разгорался все сильнее, он был манящий, затягивающий....
Время качнулось сильнее.
Казалось, оно выбрало направление. И Птенчик трепыхнулся поворачивая вслед за ним
Ши-ды-ши-ды-ши теперь слышалось сзади и как-то все глуше, все тише.
Птенчик замер ловя волну, которая должна подхватить его, потому что время пошло быстрее, увереннее, чтобы отдаться ей и уже не тосковать от необходимости и невозможности выбора.
Ды-ши-ды-ши еле слышно долетело до него.
Птенчик тихо плыл, ожидая подхода волны и, казалось, уже не чувствовал окружающего его холода. Только одиночество по-прежнему грызло и грызло где-то там внутри и не отпускало его.
Ды-ши-ды-ши едва различимо уловил он. Птенчику показалось, что он начинает понимать значение этих звуков, но волна большая и сильная уже несла его к свету, который казалось втягивал его в себя вместе со Временем....
Птенчик!!!
Нечто мягкое, ласковое, теплое коснулось его дотянувшись с другого конца убегающей все быстрее дороги.
Пте-н-чик!!!
И он вдруг снова почувствовал окружающий его холод и услышал непонятное ды-ши-ды-ши.
Птенчик испугался. Он понял, ощутил всем своим маленьким существом, что движется не в ту сторону. Потому что его тоскливое одиночество, его непонятная боль блаженно затихает, тает, только когда он приникает к тому Нечто, что окликает и окликает его.
Птен-чик!!!
Оно было теплым, ласковым, родным....
Родным! Вспомнил вдруг Птенчик. Родным!
Значит ему надо туда. Туда! Где одиночество растает. Туда, где Оно! Родное!
Птенчик испугался еще сильнее, потому что Время неумолимо тянуло его в другую сторону.
Он рванулся, забился, пытаясь развернуться, вырваться, выцарапаться из липкой, вязкой, сильной, затягивающей в никуда волны.
Что-то резко и сильно коснулось сведенного судорогой тельца.
Ды-ши-ды-ши-ды-ши зазвучало с нарастающей силой заполняя и сотрясая все его существо.
Ды-ши! Ды-ши! Дыши!
Птенчик трепыхался из последних силенок пытаясь изменить направление движения. И когда, казалось, эти силенки окончательно истощились, он открыл рот и закричал.
Закричал разрывая, раскрывая что-то там внутри, вкладывая в этот крик весь свой порыв, весь призыв не бросать его. Призыв к тому теплому, ласковому, родному, что окликнуло его.
Он кричал и плакал и снова кричал уже не зная, где он, куда движется и движется ли вообще.
Ну, наконец-то! - сказал доктор севшим голосом, как будто это он сам только что начал дышать.
Он улыбнулся и положил вцепившегося в пеленку малыша на грудь матери.
Женщина, казалось, спала, потому что никак не отреагировала на его действия.
Только легкая полуулыбка теплилась на губах.
Наверное она все еще прикрывала собой дорогу, на которой уже устало засыпал отогревшийся и успокоившийся Птенчик.