«Жизнь уйдет. Не надейся, что счастье на небе.
На Земле твоя радость. На грешной Земле.
Через боль, через смерть и заботы о хлебе –
верь мечте. Только знай, что она на Земле.
Нищий проклятый, роюсь в словесном мусоре.
Здесь фальшивое слово – вдвойне диссонанс.
Как отчетлива жизнь в микроскопе музыки.
Как огромна с вершины Аппассионат!
Эти звуки нахлынут, и выплеснешь горлом,
«убивающей» строчкой, что пел Пастернак,
мысли сердца, что, пестая, нес через годы,
сквозь пустыни и льды, в кабинетных стенах.
И когда, разуверясь в мыслях и чувствах,
лист исчирканный бросишь, устав от идей,
отпускают жестокие спазмы искусства
и три слова чеканятся: «Вера в людей».
1.
«Вера в людей» О, фатальность сорваться
в ущелье, о скалы – с паренья!
(Ничтожеству очень удобно скрываться
за широкий подол презренья.)
…Ошибки, потери, разбитые мненья.
Рыдают и морщатся в фактиках веских.
А жизнь – как картина могучего гения –
смотрите! – Сорвите лишь пыль занавески.
Счастливые: мне ваше горе волочь,
как ношу поэта, не ждущего вечность.
Не сетую. - Юным ушедши в ночь,
оставлю одно: пусть живет Человечность!
2.
Уходит детство сразу, не раздумывая,
бездарно и безжалостно осмеянное.
В тумане скроется, разутое,
в мечтах о подвигах и смелости.
Вот только что дурачился, как маленький.
Орал на стадионе: «Трупы все!»
Пел с грустью «До свиданья, мальчики!»,
не думая о взрослости и трудности.
Вот только что острил с девчонкой в маечке,
не карте путал Бельгию и Данию…
Жизнь оглушает, и не вскрикнешь: «Мамочка!»
мальчишкою в мальчишеских страданиях.
Тоску кидаешь в грохот уличный,
а он дурманит, дервиш злой.
И кто-то кривогубо умничает,
что наша жизнь - "совок", отстой.
Но сквозь охаиванье взапуск –
вдруг стариковское, как мудрость,-
о жизни, что уйдет внезапно …
И снова - поиски и трудность.
3.
Начнется – и потоки мыслей
разбудит…
Конфликт честолюбивых высей
и места в буднях.
«Начертан» путь или наверчен,
что толку:
Посуетясь, займешь под вечер
родную полку.
И в памяти опять возникнет
знакомый образ –
огонь свечи далекой, зимней –
всей жизни абрис.
…Уж прогорела половина.
еще немного…
Горячей каплей стеарина
течет дорога.
И, точно вспышкой мгновенной,
вдруг озарится:
ты сам, твоя любовь и вера,
твои страницы.
И видишь явственно гиганта
своей грезы
ничтожно мелким интриганом
в надменной позе.
И сразу армией разбитой
бежит тщеславье.
Как у разбитого корыта,
сидишь, слабый.
А кто-то сильный и воспетый
тревожно
лохмотья пыльных комплиментов
сдирает с кожей.
А для кого-то вновь обманы
как клирос.
И кто-то падает в диваны:
«Где справедливость?»
4.
Свиданья с откровеньем коротки.
Но как мгновенья их весомы!
Исчирканные спичек коробки,
два профиля. И все. И слово.
О гнусность откровения тишком,
о подлость той о людях тризны,
когда нашептывается тишком
скабрезный анекдот о жизни.
О флиртик слов и пьяный миг,
застольная застойная беседа,
и фикус, как огромный фиг,
исподтишка глядит в лицо соседу.
Как мало их, и как они нужны…
Пусть длится откровенье вечно!
«Не-жди, не-жди, не-жди, не-жди,-
отстукивает тихо такт сердечный.
А помнишь, помнишь, как менялся ритм,
как учащенно и доверчиво ты билось,
когда с людьми, в ком простота царит,
я говорил, с вершины спеси снизясь?
…Далекие, вдруг мне, как алтарю,
приблизившись на миг, на исповеди как бы,
вдруг открывали сокровенное. Им это стих дарю –
поклон за боль и простоту той правды.
О, этих откровений свет!
…………………………………
…Шипя, пластика тихо кружит.
И мир уходит в лунный свет,
простой и четкий. И без кружев
1965 (1967)