Был у нас сосед, все его Серёгой звали. Прототипов его в литературе и истории не мало, а среди православных таких людей блаженными называли. Вот и наш Серёга такой был: Бог ему вместо ума сердцем огромным да силищей нечеловеческою наградил. Был он огромного роста, большая голова с крупными чертами лица, кулачищи с арбузы, ботинки неизвестно большого размера. Бывало, бревно толстенное подхватит одной рукой, забросит его легонько себе на плечо, и идёт себе, насвистывает.
Его издалека и увидеть, и услышать можно было, сам – великан и голос – труба: со всеми здоровался или вслед чего-нибудь кричал, особенно терпеть не мог пьяных, сам не пил и другим запрещал. Если увидит кого из окна своей квартирки пьяным, сразу начинает нравоучать, а если ему ещё грубо ответят, так и вовсе матом крыть начнёт. И жену Серёга сыскал себе под стать: великаншу с коротким умом, но добрым сердцем, непьющую, хозяйственную, работящую. Вот и ходили они под ручку два великана – чудака с малым умом да большим сердцем.
Одно его огорчало, в деревне он родился, а там «дураков», как он сказал, в школу не брали, грамоте да счёту не обучали, вот он и ни буквы, ни цифры не знал, в деньгах только и разобрался: если после палочки есть один кружок или несколько, значит «деньга» большая.
Надежда, жена его, училась в школе и даже санитаркой в больнице много лет проработала, пока у неё сахарный диабет не сделался, да ещё давление очень высокое стало.
Серега всю жизнь дворником проработал, к нему с уважением относились: все дорожки и дворы, и зимой, и летом выскабливал дочиста, целые глыбы льда на своей огромной лопате в кучу снашивал, чистоту и порядок очень любил. И дома за чистотой следил: и полы, если надо, помоет, и одежду руками всю перестирает и выполощет ни один раз, и поесть приготовит.
Как-то зимой настряпали они с Надей пельменей, да видно очень много, на улице оттепель, холодильника нет, вот они и решили все их сварить да по соседям раздать, и нам чашку занесли. Отказаться никак нельзя, обидятся как малые дети, вот и пришлось взять. Поблагодарила я их, поставила чашку на стол, гляжу на пельмени и думаю, что с этим чудом делать? Пельмени те на пироги больше похожи были, и начинки в них положили много, не пожалели, такой в рот сразу не поместится. А Надя ещё уходя объясняла, что они с рыбой, с мясом и с редькой, но как разберёшь где какие, все одинаково пахли рыбой, я тогда ещё решила, что они их просто все вместе сварили … Позвала я сестру, благо что она не спала ещё, хоть и поздно уже было, смотри, говорю, какие наши чудаки чудные пельмени стряпают. Стали мы их пробовать, искать, где какие, и понять не можем, вроде все с мясом, только пахнут рыбой. Лишь потом до нас дошло, что пельмени эти с мясом, рыбой и редькой вперемешку.
Поставили мы их в холодильник, решили кошке утром отдать, а бабушка наша раньше всех встала, и мы её предупредить не успели. Приходим, а она сидит, ест эти пельмени да нахваливает. В общем, решили мы ей не рассказывать о том, что в пельмешках этих не только мясо лежит.
А ещё Серёга с Надей в гости любили ходить, а если их не приглашали, то они могли и в окно соседское, как в телевизор, придти посмотреть. Своего телевизора у них не было, точнее он был – нерабочий, лихие люди какие-то нагрели на них руки – продали сломанный, а обратно не приняли. Вот они и ходили по соседям, кто пустит, и к нам иногда заходили. Бывало, придут, сядут рядышком, за ручку возьмутся и глядят всё подряд: и новости, и сериалы, и футбол. Сидят и молчат, и смотрят, могут весь день просидеть, пока их не попросят…
Так и жили они, тихо, мирно, пока однажды, по весне, не сделался у Нади приступ ночью. Приступы у неё бывали и раньше, скорая придёт, укол поставят и всё опять хорошо. А в этот раз укол-то поставили да видно не тот, Надя постонала, поохала, а потом повернулась к Серёге, прижалась и уснула. Серега только утром понял, что с ней что-то не так, холодная, не отзывается и не шевелится. Он её и тряс, и руками растирал, и глаза пытался ей открыть, а она никак не просыпалась. Он выбежал из квартиры, стал тарабанить во все двери. Соседи вышли, стали его спрашивать, что случилось, а он только мычал что-то себе под нос и на свою дверь показывал…
Как Надю на скорой увезли и как её похоронили он даже и не знал, всё сидел на её любимом стуле у окна и ревел в голос. Из квартиры он вышел через недели две, похудевший, обросший, с красными и пустыми глазами – папиросы кончились, все запасы выкурил. Он и раньше курил много, потому Надя запасы делала, а тут и вовсе дымить по-страшному стал. Раньше Надя ему не позволяла в квартире курить, дым не переносила, а теперь откроет всё нараспашку, высунется из окна полураздетый и курит Серёга, не выходя из дому, и никакая погода ему была не страшна.
Все соседи ему, чем могли, помогали: кто одежду какую отдаст, кто радиоприёмник, а продукты он зарабатывал. Кому крышу у гаража почистить надо, кому доски стаскать, кому бак с водой в саду переставить, а ему за это картошки, капусты, лука, варенья, так и жил, перебивался. От скуки его велосипед спасал, старенький, правда, был, но он на нём пол области объехал, а тут и он сломался. Сколько Серёга его не ремонтировал, в соседний город, что в тридцати километрах находится, пешком за запчастями ходил, а ничего сделать не смог, пришлось на свалку пригородную унести.
Разузнал он где можно хорошиё новый велосипед купить, сколько «бумажек» он стоит, люди ему помогли с книжки Надиной накопления снять, и пошёл Серёга в областной центр пешком – двухколёсного коня покупать. Путь предстоял ему нелёгкий, шутка ли сто двадцать километров пешком преодолеть, шёл он, как мы поняли, два дня, пришёл в магазин, какой ему соседи посоветовали, выбрал велосипед, расплатился и в обратный путь уже на велосипеде отправился, да только недалеко уехал.
На середине Камского моста отпала у велосипеда педаль, Серёга, недолго думая, забросил велосипед на плечо и обратно в магазин двинулся. Каких он им слов наговорил и пересказывать не нужно, и так догадаться можно, только ему поменяли велосипед, дали другой, лучше, ещё и часть денег вернули, в общем вернулся Серёга домой довольный. И снова каждое утро уезжать куда-то стал. То у Нытвы, то у Большой Сосновы, то где-то в поле его видеть стали, совсем он дома находиться не мог. Бывало, ещё до рассвета уедет на велосипеде за грибами или за малиной, а то и вовсе на «новую дорогу» посмотреть, а возвращался далеко за полночь.
А через некоторое время соседи уговорили его новую жену искать, мол, ведь не молодой уже, помощницу всё равно какую-то надо. Вот и написал он, точнее продиктовал, объявление в газету, о том, что нужна добрая, хозяйственная, а главное непьющая женщина, можно и с ребёнком. Да только никто путный на это объявление не откликнулся: нормальная женщина к нему не пойдёт, а среди таких чудаков как он непьющих мало. Правда соседи сводили его с почтальонкой одной, да дочь у неё на эти отношения не согласилась, мол, одной дурочки хватает…
И вот пришла к нему однажды одна вдовушка, не жить, а так домовничать в обмен на прописку. Серега сначала согласился, даже обрадовался, ключи ей дал, чтобы она, когда его дома нет, могла заходить, прибираться. Но только вдовушка эта пьющей оказалась, да ещё и подворовывать стала, что из Надиного получше было – пока его не было вынесла. Как он это распознал, что тут было, - он её со второго этажа, пинками, в чём она была, вытолкал, и вещички все её из окна выкидал, а бранился так, что люди и в соседних домах слышали.
С тех пор больше никого он в дом не пускал и совсем увядать стал, не брился, с людьми почти не общался, только дворничать продолжал, не терпел он, чтобы двор не очищен был.
После Нади он ещё три года прожил, а в последний год почки у него отказали, толи заморозил, толи перетрудился, да и курить вообще много стал, а потому часто и долго кашлял. Вот и в последнюю ночь кашлял он как-то особенно долго и громко, лишь под утро затих. Пришли соседи, а он уж окоченел – сидит у окна, на Надином стуле, и папироса в руке дотлела до самого пальца.
Хоронили Серёгу всем двором, положили рядом с Надей, чтоб и дальше они вместе, два великана-чудака, были…