Хан Хубилай,
или Видение во сне
В прекрасном Ксанаду хан Хубилай
Чертог отрад учередил чудной,
Где Альф, священная река, текла
Сквозь черева пещер, которым несть числа,
К бессолнечной синеве морской.
Земля окрест, разостланная тучными полями,
Два раза стен и башен подбиралась поясами;
Сады блестели жилками ключей;
В цвет облачаясь, ладан источали древеса.
Лесами, старыми как мир, всё кутались плотней
Крапинки трав. Светилом полнилась листва.
Ах, батюшки! Сей яр былинный бездной брошен
С зелёных высей - кедровым скатертям наперерез гонимый!
Дол дикий сей! Как пустынь свят - как пустошь колдовская заворожен!
Юдоль и плач ущербных лун тревожных -
Жён, страждущих по демонам любимым.
И яра изнутри, как в кашле, в клокотании зашедшись,
Недр этих немочью глухой - одышкой русел - тешась,
Фонтаном - ток то и дело исторгался вод:
В прерывистых раскатах плеска, звеня прибои напролёт,
Осколки глыб пускались в пляс - градинки арками отскоков,
Иль словно злаки в плевелах - полощутся цепами токов.
Так, сланец в танце закружа и сокруша, смывая,
За разом раз - раз навсегда - взмывала вверх река святая.
Пять миль узорочьем излучин оплывая,
За лес и луг великая река текла,
Волной летела по пещерам без числа,
И волн вдали ждала тканина океана неживая.
Сквозь шум впаденья Хубилаю иные звуки долетали издали:
То хановы деды - глашатаи крови - войной, как волною, влекли.
И тень бросал чертог отрад
На рябь дрожащую струенья
Под звуков розных слитный лад -
Фонтана бой, оледенелых гротов пенье.
То было чудо из чудес: залитый солнцем навсегда,
Чертог отрад лучом горел - над гротами из льда!
В виденья мареве девицу с дульцимером
Заметил я;
То абиссинская юница
Играла, - дульцимера мастерица, -
Песнь Аборы-горы ведя.
Когда бы смог рассудком воскресить
Той песни смысл и звон,
То, дабы мой восторг избыть,
Я б музыкой длиннот и волн
Чертог тот начертал в пространстве.
Чертог тот - солнца! Гроты те - из льда!
И все, кто слух имеет, - да увидят,
И все – да голос в голос закричат : “Постерегись! Постерегись!
Как стрелы с высей - сверканье глаз его и реянье волос!
Вы вкруг него кольцо защит ведите - собою, будто чарами чернил,
В благоговении вы пред его стезёй смежайте вежды:
Он - кто амброзии высот отведал,
Он неба млечных рек вкусил!”
Перевод Константина Бальмонта
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.
Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,
Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.
И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье --
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.
Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог
Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!
Samuel Taylor Coleridge
Kubla Khan; or, A Vision in a Dream: A Fragment
In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree :
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
So twice five miles of fertile ground
With walls and towers were girdled round :
And there were gardens bright with sinuous rills,
Where blossomed many an incense-bearing tree ;
And here were forests ancient as the hills,
Enfolding sunny spots of greenery.
But oh ! that deep romantic chasm which slanted
Down the green hill athwart a cedarn cover !
A savage place ! as holy and enchanted
As e'er beneath a waning moon was haunted
By woman wailing for her demon-lover !
And from this chasm, with ceaseless turmoil seething,
As if this earth in fast thick pants were breathing,
A mighty fountain momently was forced :
Amid whose swift half-intermitted burst
Huge fragments vaulted like rebounding hail,
Or chaffy grain beneath the thresher's flail :
And 'mid these dancing rocks at once and ever
It flung up momently the sacred river.
Five miles meandering with a mazy motion
Through wood and dale the sacred river ran,
Then reached the caverns measureless to man,
And sank in tumult to a lifeless ocean :
And 'mid this tumult Kubla heard from far
Ancestral voices prophesying war !
The shadow of the dome of pleasure
Floated midway on the waves ;
Where was heard the mingled measure
From the fountain and the caves.
It was a miracle of rare device,
A sunny pleasure-dome with caves of ice !
A damsel with a dulcimer
In a vision once I saw :
It was an Abyssinian maid,
And on her dulcimer she played,
Singing of Mount Abora.
Could I revive within me
Her symphony and song,
To such a deep delight 'twould win me,
That with music loud and long,
I would build that dome in air,
That sunny dome ! those caves of ice !
And all who heard should see them there,
And all should cry, Beware ! Beware !
His flashing eyes, his floating hair !
Weave a circle round him thrice,
And close your eyes with holy dread,
For he on honey-dew hath fed,
And drunk the milk of Paradise.