Первый.
Весна жила в соцветиях черемух,
но я весну, признаться, не узнал,
прозрачную постыдно не узнал
в мучительно лиловой полудреме.
А курица кудахтала в истоме-
жила в яйце, которое снесла.
Запутанность извечного узла
погрязла, утонула в полудреме.
...Уже слетались фурии на окр.
на свой зловещий, свой феральный пир.
Второй.
Изогнутостью домик Маргариты
дрожит в библейском грозовом саду,
подвластно фарисейскому суду
все, что хламидой серой не прикрыто,
все, что открыто, что не позабыто
в желеобразном тягостном бреду.
В булгаковском спасительном бреду
летит в ночи нагая Маргарита,
и кудри развеваются по ветру,
и груди растекаются по ветру...
...Уже слетелись фурии на пир,
на свой зловещий, свой феральный пир.
Третий.
Вновь Маргарита- бреда Пиросмани.
Открыты в Орчатала кабаки,
заплеван пол. И - дробно- каблуки.
Примитивизм граненого стакана.
Во взоре женском дремлет взор барана.
И похоть заскорузла на диване
в изогнутой вульгарности руки,
и золотом круглятся медяки
у нищего в засаленном кармане.
...Уже слетались фурии на пир,
на свой зловещий, свой феральный пир.
Последний.
Твое таинственное тело
и обнаженная душа
достались мне за два гроша.
Твое таинственное тело
печалью строго голубело.
Слились-сплелись,
лежат-дрожат,
твое таинственное тело
и обнаженная душа.
Горит венчальная свеча,
твоя прощальная свеча...
А фурии летят на пир.