(Григорию Михайловичу Шурмаку).
Все та же боль от века к веку,
Но человек неизлечим;
И позади осталась Мекка,
И позади остался Рим,
Бредет усталый пилигрим.
Бредет, не ведая начала.
Бредет, не ведая конца.
Какие б речи ни звучали
Из уст пророка-мудреца
Для вразумления глупца.
---
Когда Вселенная потужась,
Себя на свет произвела,
Мир поразил и этот ужас,
Что все свершенья, все дела,
Все мирозданье и законы,
Планеты, камни, человек –
Найдут конец во время оно,
И время свой окончит бег.
И этот ужас отголоском
Пришел, с Галактикой кружась,
И никаким сужденьем плоским
Его не вытравить из нас.
Его удар – как будто плетью,
Когда незрима эта плеть.
А мы бессильны перед смертью.
И как нам страх преодолеть?
Но есть и музыка над нами,
И солнце блещет в вышине.
Трепещет бабочка крылами,
Прижавшись к каменной стене.
Ей жить совсем уже недолго –
Быть может, до исхода дня.
Но вся она полна восторгом,
И счастья трепетом полна.
И человек, пожалуй, тоже,
Без суеты своих обид,
Стать бабочке подобен может –
Последней из эфемерид.
К чему скитания без смысла?
И не находится ответ.
Перебираем мифы, числа,
А счастья не было, и нет.
Один мудрец сказал угрюмый:
«Живущий умножает зло».
И, значит, тем, кто раньше умер -
Конечно, просто повезло.
Другой мудрец, сомненьем мучась,
Сказал, излишне увлечен:
«У всех одна и та же участь,
И, значит, смысла нет ни в чем».
Но мудрецы всегда капризны,
Ведут одну и ту же ныть:
Мол, если нет загробной жизни,
Тогда не стоило и жить.
А мы живем на этом свете,
И все-таки, в конце концов,
Опровергаем, значит, этим
Неблагодарных мудрецов.
- - -
Кричат усталые насосы,
Котлы грохочут невпопад.
А за окном гуляет осень,
Шумит последний листопад.
На горизонте месяц молод.
«Скорей на волю позови!»
И принимает серый город
Меня в объятия свои.
Потом вечерняя прогулка.
Нам этот лес навеки дан!
Лай к небесам несется гулко,
Бежит веселый доберман.
И на опушке, под дубами,
Я, наконец, забудусь сам.
Горят созвездия над нами,
Лес тихо внемлет небесам.
Там, в вышине, огонь и холод,
Перемешались мрак и свет.
О наковальню бьется молот
Пятнадцать миллиардов лет.
И рассыпаясь, звезды-искры
Ведут гигантский хоровод.
И свет летит дорогой быстрой,
Который год, который год…
И вот, весь этот странный вызов
Пространству, времени, судьбе,
Мир совершил, чтоб лучше вызнать
Хоть что-то о самом себе.
А мы опять глядим на небо,
То, проклиная, то любя.
Без нас и мир бы зрячим не был,
Не посмотрел бы на себя.
Не смог понять, когда придется,
Окончить свой круговорот,
И, наконец, исчезнут солнца,
Ничто великое придет.
Иль Нечто? Может быть когда-то
Итог бывал уже таков:
Мир разрушался для уплаты
Каких-то гибельных долгов;
И воскресал, чтоб сохраниться,
Чтоб уступила миру мгла,
И никогда ее десница
Разрушить космос не смогла.
- - -
Когда последний лист закружит,
Гладь пруда черна и чиста,
Поля и лес готовы к стуже,
Шуршит опавшая листва,
И небо серое печально;
Тогда в чернеющем лесу
Я отыщу цветок случайный,
Домой тихонько принесу.
Он в вазе постоит недолго,
Ведь стебель – тоненькая нить.
Зачем дано то чувство долга,
Что нас обязывает жить?
Зачем нам горькая свобода?
Чтоб понимали все ясней:
Необходима нам природа,
И мы необходимы ей.
И космос с нами неразлучен.
Когда-нибудь, когда-нибудь,
Нам выпадет великий случай:
Оковы миру разомкнуть
И космос вызволить из плена,
Его продолжить бытие.
Мы дети Матери-Вселенной,
Должны оберегать ее.
И не все нужны ответы,
Тут неуместна наша прыть –
Скорей всего, что бога нету,
Но Бог, конечно, хочет быть.
- - -
Зима. Снежинки закружились.
Ночь, тихо ждущая утра…
И небо оказало милость –
Земли укрыта нагота.
И землю с небом примиряя
В их одиноких белых снах,
Мне в поле песня ветровая
Расскажет об ушедших днях.
И о поникнувших былинках,
Что снегом чуть занесены,
И о восторгах лета пылких,
И обещаниях весны.
Кто скажет, что напрасно травы
Росли, согретые теплом?
Кто скажет нам, что мы не правы,
Не сожалея о былом?
И жить пускай уже недолго,
И неизбежна наша смерть…
Зачем дано то чувство долга,
Что позволяет умереть?
Зачем нам горькая свобода?
Чтоб понимали все ясней:
Необходима смерть природе,
И мы необходимы ей.
- - -
Холодным утром тени длинны
На ослепительном снегу.
Я по заснеженной равнине
Тропой морозной пробегу.
Скрипят стремительные лыжи,
Несется рядом милый зверь.
Мне эти лес и поле ближе
Всей скучной мудрости теперь.
Здесь красота созвучна правде
И всей гармонии небес,
И словно музыкой Вивальди
Заворожен застывший лес.
Пускай неведомые сроки
И к завершенью близок пир,
Тот полон счастием глубоким,
Кто мир, одобрив, посетил.
А мир своей не выдаст тайны.
Он, как и мы, пришел сюда,
Чтоб отцвести цветком случайным,
Уйти, быть может, навсегда.
Но человек напрасно ропщет
На тягость жребия сего.
Насколько было бы все проще,
Когда бы не было всего!
Ни этой памятной поляны,
Ни этих елок на ветру,
Как будто бы немного пьяных,
Когда проснулись поутру.
Ни этой дали величавой,
Снежинок быстрых на лице,
Всего того, что есть в начале,
Всего того, что есть в конце.
Ни тихой грусти (вечереет –
Пол неба в розовом дыму).
Насколько было бы скучнее,
Пускай неведомо кому!
И мы подобно звездной пыли
Уходим медленно во тьму.
Но мы ведь были, были, были!
И мир свидетелем тому.
А если мир исчезнет вовсе,
Как мимолетный чей-то сон,
И никогда никто не спросит,
Каким он был, и был ли он;
На этой памятной поляне,
Где радость смешаны и грусть,
Стою свидетелем упрямым:
«Он был прекрасен – я клянусь!»
- - -
Кто знает, может быть и скоро
В последний раз увижу лес.
Уйдут и радости, и горе –
Покой возможен только здесь.
Пускай шумят верхушки елей,
Склонив свой траурный наряд,
И ветер с небом слышно еле
О самом главном говорят:
«Мы только истину взыскуем,
Куда она бы ни вела».
И снег прощальным поцелуем
Коснется моего чела.
05.03.07.