Я пишу о войне, хотя знаю о ней понаслышке.
Я не видел вблизи повреждённых бомбёжками крыш.
Но я помню глаза потерявшего мамку мальчишки,
Он кричал ей: Вставай! Ну пожалуйста! Что ты лежишь?!
Я не видел войны, но запомнил седого солдата,
Что был миной отброшен от собственных взорванных ног.
Он смотрел мне в глаза, он хотел что-то крикнуть, ребята,
Он родил этот крик, только с губ его сбросить не смог.
И я помню весной, на подбитой торпедами лодке,
Как безмолвно прощались живые ещё моряки.
И мне ясно теперь, почему не пьянели от водки,
Те, что, сидя в окопах, цепляли к винтовкам штыки.
Я не видел войны, только мне из траншеи под Тулой,
За секунду до смерти, шептал молодой старшина,
Что в начале войны родилась у них девочка Юля
И, валяясь в ногах, умоляла вернуться жена.
Я всё помню с тех пор! Помню масляный запах кювета!
Как колонну накрыл, появившийся вдруг самолёт!
И как фары полуторки жёлтыми брызгами света
Уходили на дно, погружаясь под ладожский лёд!
И от лихости той бабы вместе с сиренами выли!
Только громче ещё! И страшней! И протяжней вдвойне!
Ну а где-то на фронте мужья их фашистов рубили,
Но, устав, оставались навечно на этой войне.
Помню ту тишину, от которой мурашки по коже.
От которой становится скользкой и липкой спина...
Всем досталось тогда... Да и нам, не родившимся, тоже.
Нас потом догнала своей памятью эта война.
Мы не знали её, но цветы принося к обелискам,
Каждый помнит, за что эту память он в сердце хранит.
А мне кажется в том Севастополе, в Курске, под Минском
Я был ранен навечно, а может быть даже убит!