***
Торопясь за бессмертьем,
одураченный ленью,
избалованный снами,
трусоватый во лжи,
поднимаюсь под знамя -
попадаю на вертел,
опущусь на колени -
попаду под гужи.
Ухожу, понимая,
что уйти невозможно,
в слепоту безразличья
в одиночество снов.
Эта ветреность птичья,
эта рыбность немая
переложены ложью
недосказанных слов.
Что б ни обозначала
для улыбчевой своры
моя дикость – двуликость
или хитрый расчет,
это правда, смотрика-сь,
выбирает начала:
ни к чему разговоры,
когда время течет,
истекает – конечно,
по-живому, не нами
прерываемой нитью.
Мы фиксируем миг
по уму, по наитью
стуком сердца, шагами,
очертив ненавечно
для себя для самих
выбор мелких мучений,
завершаемых смертью –
чудом необъяснимым,
нерешенным среди
тех, кто времени мимо
проходя, в развлеченье
оставляет доверью
долгосрочный кредит.
И в долгах перед жизнью,
уготованной свыше,
остаюсь, как поставил
невнимаемый бог –
промечтал, прокартавил,
размахнулся, ошибся,
чьим-то ростом не вышел,
чьей-то силой – не мог.
Своему поколенью -
ни полушки. Крестами
хоть полмира отмерьте,
не зачтется вдвойне –
отыскать за бессмертьем
возбужденного ленью,
отрезвленного снами,
уходящего вне.