Как много говорят о судьбах Родины.
Нет никого, кто ей желал бы зла,
Но почему- то часто, лишь, пародии
Выходят на разумные дела.
Прошу, покорно, не клеймить позором
И не искать изъянов у меня в роду.
Любого, кто захочет, я с обзором
По памяти - музею проведу.
Не привлекались и не воровали.
У власти не были и судьбы не решали.
А, проще, к черни мы всегда
принадлежали.
Пусть чернь сегодня снова не в чести,
Но что поделать, мы не геноцвале.
Не можем мы в князья себя произвести.
Сегодня модно быть потомком Nских рода
Гербом обзавестись и ствол подрисовать.
И, изнемогшего от тяжести ветвей, урода,
Смущаясь знатности своей, народу показать.
Перечитала я начало,
И что - то мне тревожно
стало.
Ведь я – то знаю, что хочу сказать.
Читатель - может не понять.
Попробую начать сначала,
Чтобы кощунством
не звучало.
И не коробило ваш слух,
Но, в то же время, не считали бы
от скуки мух.
«Люблю Отчизну я…»
Нет, плагиатом пахнет.
А, может, так вот:
«Родину любя,
Мне больно видеть,
как народ в ней чахнет…»
Нет, стих выходит грубоват,
И может многих он обидеть.
Наверно лучше бы,
Как в детстве пели.
Люблю в лесу грибы,
А во дворе – качели.
Люблю я в поле колосок.
И чибисов весёлый голосок.
Люблю цветочек на лугу,
Который рву я на бегу.
Увы, давно я повзрослела,
Нет, лучше честно, постарела.
Исчезла сердца простота.
Любовь осталась, но, уже не та.
Любви предметы поменялись,
Как будто годы надо мною посмеялись.
Теперь я в Думу влюблена,
Но, как мне жаль – скорбит она.
Денно и нощно в думах о народе,
Достаточно законов принимают, вроде.
Чего тому народу не хватает?
Он - по привычке, может быть, страдает.
И, вроде, все законы хороши.
Чего народу не хватает для души?
Взять, хоть, один из них в отдельности.
Ну, миленький такой, о неприкосновенности.
Люблю и депутатов я отдельных.
Натур смышлёных, одарённых, цельных.
Люблю их пенье, танцы и базарный сленг.
За их старанье, как награда, смех.
Люблю блатную нашу «феню»,
Её учу, забыв о лени.
И помощь телевизора, с экрана
Отпущена без меры, и почти задаром.
Немного мне над языком работать,
И скоро западло по русски будет ботать.
А что уж говорить про жанр – блатной шансон,
Он для души моей – экстаза стон.
Когда весенним утром ранним,
Какой-то серый соловей мне сердце ранит,
Его излечит, лишь, пропитый, сиплый хрип,
Подробно рассказав, как он на стрёме влип.
Люблю достоинство врачей,
С больных берущих взятки.
Недвижность глаз их и бровей,
Когда дающий, слышит сердца
стук из пятки.
Не дрогнет мускул на лице,
И нет сомненья в молодце.
И оправданье. Не зарплата, так, зарплатка.
Не видит, разве, перед ним больной в заплатках,
Беднее мыши он в известном месте,
Живёт в лачуге, не в поместье.
Не излечить болезни эскулапу,
Когда не даст ему больной «на лапу».
Положим, дал. Его лечили.
Но, с жизнью та болезнь была несовместима.
И умер бедолага в муках. Он скончался,
Но у родных не кончились мытарства.
Куда везут усопшего? Известно, в морг.
При жизни не берут на морг налог,
И это упущение налоговой системы.
Ведь, все мы смертны. Грустная, однако, тема.
Я отвлеклась, а между тем,
Покойному поставили диагноз,
И он лежит средь прочих тел,
И ждёт, когда же выпишут, «анамнез».
Родные с гробом и в рыданьях,
За душу близкого, раздавши подаянья,
Толпой стоят у двери в морг.
Открыли двери. Вы не угадали.
Вы ошибаетесь, им тело не отдали.
Нет. Здесь начался торг.
Рыдания застряли глубоко в груди.
-Мы, может, не по адресу пришли?
Скончался наш отец. Он дедушка давно.
А выкуп платят, в шутку, за невесту,
На свадьбах шумных, где рекой вино.
Но в морге? Неужели здесь уместно?
Уместно. Всё уместно оказалось.
Цена, лишь, выкупа высокой показалась.
Она различна в каждом регионе.
И спрятана в запросах. Или в рационе.
Тарифа твёрдого в ней нет.
Она покойному таинственный привет.
Родным привет их дорого обходится,
Они уж складывались, занимали.
Ещё займут и сложатся.
Вот выкуплен отец. Во гробе. Обнимали.
Рыдали. Отпевали. Провожали.
И всё как у людей. Конечно, поминали.
А, помянув, друг друга вопрошали:
«Кому же и за что мы выкуп тот давали».
А как уж я чиновников люблю всех рангов,
За размножение, напрасно не дают им грантов.
У них грибам не грех бы поучиться,
Как можно без мицелия плодиться.
Люблю смотреть их заседания,
Когда внимая, высших, указаниям.
С блокнотами сидят, наморщив лбы.
Покорности такой, не ведали рабы.
Но. Выдержка, воспитанность и осторожность мыши!
Мели, что хочешь всяк,
Лишь рангом будь повыше,
Никто тебе не скажет, что дурак.
Разъехавшись, рассевшись по местам,
Согласно указаниям устроят тарарам,
Тем, кто и рангами пониже,
И под ногами у кого уж не асфальт, а жижа.
И так всё ниже, ниже.
Наконец,
Уж ниже нет. Уже народ.
Венец. Творец.
Не так уж это важно.
Здесь важно то, что нижний чин
в народ идёт отважно.
Идёт,
идёт.
А где народ?
Десяток изб да старый тын.
Он рупором ладонь сложил:
«Собраться срочно в магазин».
И, кстати бы ещё, о том,
Что в магазине том – шаром.
Кусок замшелой колбасы,
Немодные уже трусы,
С новья, дырявые носки.
Да в суициде мышь. С тоски.
Я отвлеклась, но время было,
Пока народ стекался к магазину.
Как стёкся, у чиновника в глазах поплыло.
И это все? А где же остальные?
«Где, где… Кто на погосте,
А кто живой – в арбайтерах, тот, гостем».
В наличии пятнадцать стариков, за шестьдесят.
А также к магазину
Пришла молодка – Зина.
И у неё семь душ ребят.
Мысль у чиновника – на шаг вперёд из ряда:
«Ты можешь отчитаться за открытие детсада».
Теперь пересчитать у них коров по головам.
Уф! «Господа, присвоен статус фермеров всем.
Вам.
Вот, не напрасно прожит день,
Когда ты побеждаешь лень.
Заданье выполнил опять.
Пора, пожалуй, отдыхать.
Вот так, примерно, круг замкнулся:
Чиновник старший улыбнулся,
Что значит в меру пристращать.
Пора на Верх отчёт писать.
Скажите мне, пожалуйста, читатели,
Как можно не любить таких изобретательных.
Ещё люблю я Познера и Веллера,
Умов напор, как вихри у пропеллера.
А лики так мудры и нет пороков.
Ну, почему же так всегда,
Разумно мыслящих и говорящих – тьма.
Живём, всего лишь, плохо.
И звёзд люблю я на эстраде,
Дела бросаю всех их, ради.
Но не за пением и танцами слежу,
От их пупков я глаз не отвожу.
Мне так их жаль за беззащитность,
В них, что ни глаз мужской – то выстрел.
Ах, так недолго животов лишиться,
И к естеству не воротиться.
Но я не только озабочена пупками,
Мне жаль и звёзды те. За облаками.
С какими муками рождаются
для вечной жизни,
Какие взрывы происходят, катаклизмы.
Ну почему им не подскажут небеса:
«Мол, просто покажи пупок и попу. Поп
звезда».
Что если звёзд явление другого рода,
И, просто не дошло до масс, народа.
А небеса на нас уже сошли,
И мы уж не народ – космическая пыль.
Мы бестолково кружимся,
Сбиваемся в скопления.
На поп(ы) звёзд наводим ужасы,
И вводим их в сомнения.
Как можно так бездарно жить,
В глуши степной пахать, косить,
Копать, сажать, растить.
Картошку, хлеб, капусту вместо розы.
Простите за избыток прозы,
В конце концов, коров доить.
И, кстати, поп(ы) зажигает не одна эстрада,
Политика уж звёздам рада.
Случайно индивид из пыли на орбиту попадёт,
Бывает иногда, случается.
Снобизмом носики легонько поведёт,
Так выходцу из ада удивляются.
Но, коль, попал он на орбиту, в свет,
(По цвету, словно бы, из преисподней сферы,
Да и по запаху. Он сильно отдаёт распадами
горящей серы.
Но это личная, моя, оценка нынешнего света.
И, я прошу, значенья ей не придавать. И
не искать навета.
Как можно отпустить, не дав совет.
И дива поп, слегка открывши грудь,
И с языком справляясь, мягко скажем,
как – нибудь:
«Вам нужно полюбить богатых.
Забыть об их счетах, заводах, недрах, яхтах.
Когда от зависти очистите сердца,
По жизни с ними, об руку, пойдёте до конца».
Но, правда, тот конец у поворота.
Им – на Рублёвку.
Вам – в Свищёвку.
Им в ресторан, изысканно, слегка, перекусить.
А вам, пересчитав, хватает чебурек купить.
А, может статься, им до аэропорта.
И личный лайнер их помчит до Порто.
Или Парижа.
Но вы перекусили. Счастливы. И вам гораздо ближе.
Но, коль, о небесах заговорила,
Конечно, мальчики, о вас я не забыла.
Как можно позабыть о вас, милашках,
О ваших губках, тронутых помадой,
извините, ляжках.
Вы в цвете голубом и розовом витаете.
Жаль, что пороком «семьи» оскверняете.
Ведь ваш вопрос, скорее, к Небесам.
Господь не создал пары вам.
Есть только Ева и Адам.
А есть ещё, что жар в груди зажгли,
Они совсем меня с ума свели.
Блестящей, в замысле, приватизацией,
Вкруг пальца обвели всю нацию
Как в сказке о вершках и корешках,
Медведя - батюшку, оставив в дураках,
Себе – все недра и заводы.
Станки, локомотивы, пароходы.
Народу, как медведю – что негоже,
Ну, кофемолки, термосы. Спасибо,
не по роже.
Спокойно думаю об олигархах.
Ну, вышло так – на деньги я не падка.
Гордыню съем с картошкою на шкварках.
Пусть, я скажу, кому – то будет сладко.
Ну, пусть поплещутся в тропических морях,
И купят виллы.
Мы не обижены. В степных краях
Не диво, во всех дворах есть вилы.
Но, каюсь, тут слукавила.
Гордыню ела, но чуть – чуть оставила.
Она коварная, как лужи на дорогах,
Журчит: «Уж лучше б на пирогах,
Те олигархи океаны бороздили,
А яхты продали, или народу возвратили».
Склоняется сегодня слово кризис часто.
В его происхождении есть древности участье.
И в переводе, кризис это суд.
Пусть в том суде ответственность несут,
Виновные в развале экономики,
Страну разграбившие уголовники.
Чуть не забыла я ещё предмет любви,
Но, к сожалению, с ним лично не знакома.
И тот «весёлый» кавардак в лесу он не один
творил,
Но дружная компания учёных.
Я вижу в нём такой потенциал,
Пусть отдыхает тот, кто лесу жизнь
отдал.
Перечислять их имена - листа не хватит,
А то, что наработали они в лесу,
Наверное, большу-ущему уму,
Вдруг, в одночасье, ничего не стало значить.
И лесников, приставленных к лесам,
Тех, кто сажал, растил, воспитывал
И охранял, сочли: « Балласт, не нужный нам.
Уж сотни лет никто от них убытки не
Подсчитывал».
А им ещё подай и трактора,
Плуги и культиваторы, и бороны.
Мы лучше их прогоним со двора,
Пускай идут на все четыре стороны.
Всё в управлении лесном перетасуем,
Реформу, красками поярче, разрисуем.
Оставив от лесной охраны только часть,
Ту часть инспекторской,желательно,назвать.
А, чтоб прошла реформа чисто,
Агенства пусть возглавят не специалисты.
И понеслась реформа вскачь,
Хоть смейся. Не смеётся – плачь.
Уже и лес, верхушками качая,
Корнями – недоумевая,
В сторонку потихоньку жмётся,
И от людского сумасшествия, лишь,
ветками трясётся.
Забудут про него, возможно, вскоре.
Ему, родимому, на горе,
Иные цели ставит управление,
Выращивать гусей и огурцы для населения.
Главы в начале,не случайно,
Сказала о потенциале.
В лесу реформа, лишь, начало.
Но отрасли другие опоздали!
Какой простор в ней для фантазии полёта
Она сравнима, лишь, с полётом звездолёта.
Какие мысли возникают, сублимации,
Бюджет поправить можно. Целой нации.
Возьмём, к примеру, здравоохранение,
Ведь, тьмы персонала в лечучереждениях.
Их можно сократить, урезать штат,
Оставшимся врачам в делах поставить штамп,
Инспектор будет, а не только эскулап.
-Куда же остальных? Да выгнать вон,
А если захотят, сольются в « ООО».
Пусть лечат. Только, по контракту.
А смысл? Так это ж без зарплаты.
Бюджету здесь большое облегчение,
Не нужно средств огромных на лечение.
Какая же инспекторов здесь роль?
А роль одна – контроль, контроль, контроль.
Я здравоохранение взяла, лишь, для примера.
В реформах наших не должно быть меры.
Инспекторов - учителей ввести в образование,
Они «ООО» наймут для передачи знаний.
Я зря упомянула о фантазии полёте,
Не улететь бы навсегда на личном звездолёте.
Лишь вкратце о любви – предметах рассказала.
Но кто – то скажет: «Их совсем немало».
А что поделать, старости маразмы.
Потом, не явная любовь, а платоническая,разве.
Перечитав,
Представила я Райкина Аркадия.
Как – будто, он, восстав,
Устало улыбается:
«Вы всё на той же стадии,
О шутку спотыкаетесь,
Замучали бедняжку балерину.
Снимите у неё с ноги машину.
Не даст она, танцуя, ток.
Усвоите ль, когда – нибудь урок?».
18.03 2009г.