Etudes ex abrupto
О современной поэзии, современных поэтах и просто людях
Прошлая пятница для меня оказалась довольно приятной. Во-первых, мне выдался случай выручить сразу двоих своих коллег, что я не преминул сделать с нескрываемым удовольствием. Во-вторых, по пути оказания гуманитарной помощи своим сослуживцам, я ненадолго свернул в сторону и передал гостинец своей дочери, что мне также доставило внутреннее эгоистичное наслаждение. Ну, а в-третьих, я получил в подарок от какого-то российского издания книжку со своими стихами, и хотя я давно перестал мнить себя каким-нибудь поэтом, данное событие также потешило мое несколько позабытое творческое самолюбие.
Вернувшись на работу, я еще раз перечитал свои стихи и, найдя, что они не так уж дурны, в кои веки решил поделиться своей скромной радостью с коллегами. Стихи мои и рассказы печатали и раньше, и два раза по почте я даже получил литературный гонорар, однако до настоящего случая я никогда не рассказывал об этом своим сослуживцам, зная их непреодолимую страсть обсуждать все вслух со всеми подряд. Стихи для меня, как и некоторая проза – предмет интимный, в который посвящают самых близких и достойных, и мне никак не хотелось, чтобы тут же на рабочем месте образовался читальный клуб, в котором стали на все лады меня расхваливать люди, которые в литературе ничего не смыслят. Что, впрочем, и произошло.
Я оставил книгу самой посвященной в поэтические тайны и красоты, а сам пошел обедать в столовую. По возвращению, я обнаружил контору полной людей, которые что-то бурно обсуждали. Что – я тут же догадался.
- Игорь! Да у тебя талант! Почему же ты раньше молчал?! – начала одна из моих коллег.
- А за это платят? Ну, там, гонорар, или еще что? – тут же поинтересовалась другая.
- Я поражена! Какие образы! Какая рифма! Давайте еще вслух почитаем! – неистовствовала третья.
Я понял, что пытка началась и возражать бесполезно. Ради приличия я скромно промямлил что-то против стихийно образовавшейся всеприлюдной читальни, но про меня уже позабыли. Чтение началось.
Надо сказать, что человек, читавший мои, пускай не самые лучшие, с точки зрения стихосложения и поэзии вообще, стихи, с трудом справлялся с разговорной то речью. При всех своих несомненных и многочисленных достоинствах, он и в прямой то речи вечно путал рода и падежи, подменял одни предлоги и союзы теми, на которые не решился бы самый отважный ум, изобретал такие вербальные загогулины, что с трудом приходилось скрывать улыбку, а то и вовсе делать неимоверное усилие, дабы не рассмеяться.
Я сидел за своим столом и покрывался нервной испариной, даже не пытаясь это скрыть. То, что я бы не решился сам читать свои стихи – однозначно. Но то, что мне будет стыдно за то, как это делают другие – было для меня открытием.
По правде сказать, я плохо понимаю, как поэты могут выходить на сцену и читать свои стихи перед аудиторией. Как пафосно они декламируют свое детище, взмахиваю руками, словно собираются улететь далеко-далеко, то повышают до зычного крика, то понижают до едва слышимого шепота голос, как, после этого, срывают аплодисменты, кланяются и довольно возвращаются на свое место.
Читать стихи других – для меня понятнее и интереснее. Читать свои стихи, разбирать их достоинства и недостатки, спорить о рифмах, размерах и образах, всякий раз, всем доказывая, что то, что сотворено тобой – верно и достойно всяческой похвалы – все равно, что приготовить ужин и уверять едоков, как он вкусен.
Нахваливать свои стихи – а всякий читающий на публике с плохими стихами не выходит, он всегда убежден в правильности и «хорошести» своего поэтического дитяти – все равно, что поставить у себя на заводе огромную гранитную глыбу в свою честь и написать на ней «Слава нам!». На нашем предприятии именно так и поступили. Повесили, правда, несколько иную «эпитафию», но ощущение такое: надгробный камень в свою честь с описанием своих талантов и достоинств. И ощущение - как на кладбище.
Большинство современных поэтов занято не тем, что создают стихи, а тем, что, написав что-либо, дальше доказывают всем и всякому как гениально его или ее произведение. Да, да, именно так. На написание стиха уходит день-два, а на его «защиту» или на то, чтобы его напечатали в какой-нибудь провинциальной газетенке уходят месяцы и годы. И поэт не пишет хорошо, а больше доказывает, что то, что он написал, - не плохо.
Впрочем, я отвлекся. Прошу прощения. Так вот, мои дорогие и уважаемые коллеги, через пень колоду декламировали мои, безусловно, скромные, но никак не заслуживающие той суровой участи, которая их ныне постигала, стихотворения. Исполнение было препаршивое. Понять что-либо, мог мало кто-нибудь. Не уловив всей «гениальности» какого-либо стиха, чтец, по своему усмотрению или по просьбе внимающих ему, по-сократовски морща лоб и слюнявя пальцы, принимался за повторное прочтение, иезуитски препарируя на все лады какой-нибудь непонятный ему неологизм, солдатскими сапогами своей декламации «прохаживаясь» взад и вперед по какой-нибудь ускользнувшей от его сознания метафоры, всполошенным зайцем скача по строкам - не влет, невпопад.
По окончанию прочтения каждого стихотворения, многоуважаемая аудитория принималась всячески нахваливать прочитанное. При чем, даже те, кто в момент чтения выходили попить или пописать. Я же прекрасно понимал, что делается это из вежливости, а не от восторга и преклонения перед моим поэтическим даром. Напиши я «Муха села на варенье – вот и все стихотворение» - они бы и здесь, с не меньшим энтузиазмом, стоя бы рукоплескали мне. Пряча глаза и чувствуя себя виноватым, словно я действительно провинился перед ними в чем-то, я стойко сносил их похвалы, каждая из которых вонзалась в меня наподобие хорошо заточенного дротика.
Честно сказать в современной поэзии – ее еще называют «сетевой», «самиздатом» и как-то еще – я разочаровался. Вернее в том, кого и как печатают, издают, превозносят. Впрочем, я уже давно не жалею об этом. Денежный рак пустил и сюда свои метастазы.
Сетевые Шейлоки от поэзии давно и здорово умудряются Её, поэзию, «класть под рейтинг». У кого больше читателей, баллов, рецензий. Кого издавать, кого не издавать. Сколько это стоит. Бизнес. А поэзия бизнесом быть не может. Иначе это не поэзия.
Там и сям проводятся соревнования «кто является самым ТОПОВЫМ поэтом» (так и написано - ТОПОВЫМ).
Хотите попасть в печатное издание? Пожалуйста! Вот вам стоимость за энное число знаков. Даже если вы не можете связать и двух строчек, при наличии денежных средств и наглости попасть в поэты, вас напечатают хоть на всех страницах различных поэтических солянок.
Когда я впервые получил от какого-то московского журнала, - который именовал себя «ну, очень серьезным печатным изданием» - предложение напечататься в нем, я возликовал. Наконец! Признание! Пускай такое! И выслал некоторые свои не худшие творения. То, что они не худшие - я знал. Но и то, что они небезупречные – я знал также. Ожидая какой-нибудь маломальской селекции моих творений, я к своему приятному изумлению получил ответ, что все мои стихи «достойные». Делался даже какой-то разбор с указанием достоинств каждого опуса. И предложение «напечатать все стихи». И скромно в самом низу «Цена участия – такая-то».
Потом меня уже заваливали подобными офертами-аферами, всячески превознося мой поэтический гений, но я уже разбирался что к чему. Печататься за деньги мое творческое достоинство мне не позволяло. Я мог быть дрянным поэтом, но что есть хорошо, а что дурно – я пока разбирался.
Были и другие курьезы, которые усугубили мое разочарование в современной поэзии, и не только сетевой. Помнится, я получил письмо, что мои работы будут напечатаны в таком-то журнале московских поэтов. Не каких-нибудь, а московских! При чем платить ничего не надо было. Ну вот! Не умерла еще поэзия! Есть бескорыстные, любящие поэзию сердца!
Сборник мне понравился. Правда, при ближайшем его рассмотрении, я обнаружил некоторые «интересные» моменты. Например, на первых двадцати страницах на все лады чествовался сам главред издания. На первой же странице, «во весь рост», красовалось его фото, где он со своей же книжкой и какой-то медалькой на груди. Дальше шли его стихи. Далее шли его друзья и знакомые. А вот они со знаменитым поп певцом. А вот с успешным политиком. А вот… Словно все это что-то доказывало. Фотографий было много.
Возможно, стихи в сборнике были не плохие, но уж тщеславие побеждало то немного хорошее, что там было. Этакий журнал “Vanity Fair” – «Ярмарка тщеславия».
Не люблю и считаю верхом самолюбования и некрасивости перечисление поэтами и писателями своих званий и регалий. Окончил такой-то ВУЗ, защитился там-то, печатался здесь-то, издал столько-то книжек. И сам любимый – под своими орденами, званиями, книжками. А мне близки слова Пастернака «Известным быть некрасиво».
Широкая популярность и известность для поэта – как изъян. Не может быть хороший литератор всепрелюдно быть любим, нахваливаем. Просто потому что большинство мало что смыслят в настоящей литературе. Зато в ненастоящей - толк оно знает. Помнится, то ли Сократ, то ли Диоген, когда тому сказали «Слава о тебе идет широко», ответил: «В чем же я провинился?».
Самым большим признанием для меня лично была печать моего первого стихотворения в областной газете. Газета решила сама его напечатать. Я об этом ничего не знал. Было в этом что-то чистое, настоящее. Незамутненное корыстью денег, славы, тщеславия.
Чтение моих chefs d’oeuvres закончилось. Народ разошелся по рабочим местам. Я решил больше никогда не говорить своим коллегам о своих стихах. Некрасиво это.