К тому времени
уже чуть больше года
одно из твоих окон
вырезало
прямоугольник завода,
во втором
виднелся затылок паба,
и,
особо расположенными
к тому вечерами,
мы наблюдали фарс
местного масштаба,
зарево,
его исполняла
труппа из
железобетона и стали
в попоне
оплупленной краски
и
окислившегося металла.
И подобно тому,
как у засыпающего
из рук вываливается книга,
ты роняла ругательство
и, уже,
в шелестящее
постельным бельем
мгновение,
рембрантовский свет
вырисовывал
на пустынной поляне
твоей худощавой спины
бегущую между
разведенных лопаток
реку.