Свою планиду теребя, всяк вопрошающий "доколе?"
Не чует каменных десниц и командоровых шагов.
А он всё смотрит на тебя – дитя, рождённое в неволе
Необозначенных границ необозвавшихся врагов.
Пусть век наш каменный готов уйти на пенсию по стажу,
Но что-то лезет из яйца и нас пытается учить.
За наведение мостов никто спасибо нам не скажет,
За обретение лица не полагаются харчи.
Потоп закончился давно, хоть главы пеплом обделили.
Но в этой пепельнице дней с омлетом выплеснут и плод.
Какое старое кино... Как не хватает нам рептилий...
В забытом парке не в цене смешенье стилей и пород.
А время камни собирать настанет в следующей жизни.
Уютный каменный ковчег – бесцельно, всмятку и сполна...
Их – пантеоны, а нас – гать. И от рождения до тризны
Наверх прорвётся, кто ловчей, чьи в школах учат имена.
Свою планиду утомив, мы чтим историю исправно.
В начале – слово, а потом всем миром пестуем беду,
Под фиолетовый мотив "нам всё равно, другим подавно"
Предубеждений решето заполнив куклами вуду.
А он всё смотрит и молчит, и не уйти, не отвертеться
Ни от вопросов "что" и "как", ни от ответов "да, увы".
Дитя, рождённое в ночи, когда ни разума, ни сердца,
С потухшим взглядом старика, без посыпанья головы.
Но, дорастая до ферзя, шестёрки жертвуют минуты,
Когда из каменных хором наружу выглянет душа.
Нам в этом зеркале нельзя ни ошибиться, ни попутать.
В начале – слово, а потом... Старинным парком, чуть греша...
За колыбелью – пустота, а за колясками – пороги,
Завоевание щедрот и отпущение ума...
На этом месте нет креста, и храма нет в конце дороги –
Для положивших свой живот... Туда, где брезжут закрома.