У нее жетон на метро.
У меня завтрак в СВЧ.
Я отпустила ее на Робеспьера.
Она оставляла во мне запах дынный,
а я все думала: где ее видела.
Или просто после глинтвейна так |не остыла|.
Я ведь даже не знаю ее имени.
Видела только эти дьявольски синие
и хотелось сбежать хоть куда-нибудь,
чтоб совсем далеко –в Гватемалу.
Намешать в себе всего не по малу:
граппа,
кальвадос, более привычно –водки;
и нетвердой походкой к ней в окна.
Снимать бретельки спиралью апельсиновой цедры,
рассыпаться в шутках, чтобы скрыть волнение.
А она так…оп!…и ароматом своей кожи
меня насквозь, до икоты, до дрожи.
И так ласково: «я счастлива, не поверишь –очень»:
то ли издевается, то ли влюбилась тоже.
Оставляя на мне синяки от пальцев
и только, на простыне –пятна.
На утро ей –завтрак в СВЧ,
выпитый фраппе.
Добавляет мне коньяка в латте,
улыбается сладко.
Я ей осторожно: «можно вечером приеду?»
И от ожидания ответа,
кусая в кровь сухие губы,
я свихнусь.
То ли Герда она, то ли Кай.
Мне жизненно необходимо –втекать глазами
в ее дьявольско синие,
она своими тонкими линиями,
как кипятком по раздетой коже…
Или просто я после глинтвейна еще не остыла?
Моя дарлинг, я ведь даже не знаю твоего имени.
А ты меня так больно, будто в пах –
я не прошу извинений.
И вроде в тебе –ничего особенного,
на тебя не стоит ни у моего брата, ни у Виктора Петровича.
Мне же лучше –я никогда никому не скажу
то, что ты вытворяла со мной. На бегу
«Беги, Лола, беги» и тампико…
Сквозь ветер набережная Робеспьера и первый снег,
будто манка,
расплетал тот единственный вечер.
10.11.09 2:06