Ты еще скучаешь по его залетам
к тебе в полтретьего ночи,
по его небритому подбородку, по немодной сейчас прически.
По тому, как он делал ЭТО,
касаясь языком твоих роз, доводя тебя до…
А тебе бы зарычать и впиться
зубами в его губы.с такой ритмикой он улыбался, что сводило
шею у всех его бывших…
Сука,как надоели!
Эти сны, в которых он видит их юбки,
треугольники коленок,
раздетых так ловко.
И хочется довести себя до крика,
выжигая имя свое на одной из его ключиц,
чтобы все кто был до тебя
у него
сгорели, ну или хотя бы уехали в Гондурас.
А ты слушаешь jazz:
Etta James «At last»,
кутаясь в какофонию его вечерних фраз,
боясь до неприличия его прикосновений
по твоей такой откровенной спине,
изогнувшейся вопросительным знаком
позвонков –таких холодных клавиш.
И кричишь с надрывом: «хватит,прошу,отстань».
Черт, ты такая дрянь…
Путаешься в своем пледе
из фантазий, эротики и Count Basie;
любишь его и, что обиднее –знаешь
об этом. И хочется бросить его. Этих
нюансов тоски твоей много. Ты погибаешь,
ставишь Trentem;ller.
Делишься черным ромом
с черным котом –соседки Соньки.
Курите Vogue, закипая в сладком
своих воспоминаний о любимых: Жени и Ване.
Затягиваетесь напоследок друг другом
|разок ведь можно|.
Ты закрываешь дверь своего балкона,
одетой в черной чулок, ножкой.
Щеголяешь упругой |спорзалы| попкой
перед его небритой. Стонешь,
когда прижимает к себе так крепко раздетым торсом.
Про себя: «А у Соньки
довольно сладкий язычок –очееень».
Зажмуриваешься, когда он в тебя входит.
9.11.09 23:25