Дал «обвиниловку» мне Галкин,
А это значит – будет суд.
Тут не сказали б и гадалки,
Какой мне срок теперь дадут.
Он всем их методам познанья
В моей статье не подчинён:
Совсем не тяжестью деянья
Он должен быть определён,
А тем, насколько ты сломался
И стал безвреден, словно труп,
И оттого лишь разболтался,
Что просто классово был глуп.
И, коль вполне я образован,
Сыграть я должен простачка,
Чей знаньем мозг парализован,
А не трудягу-дурачка.
Притворство – лучшее орудье,
Когда оружья ты лишён,
Лги – спрячет когти правосудье:
Гуманен к глупости закон.
Но если ты не отступился,
Властям на лапу наступил,
«Идейно не разоружился»,
А поучать судей решил,
Пусть даже ты привёл цитаты
Из Маркса с Лениным, браток,
Лоб разобьёшь ты о догматы
И схватишь максимальный срок.
Конечно, если б суд открытый,
Как при царях проклятых, был,
Ты власть, пусть и в неравной битве,
Перед народом заклеймил.
Так нет, мой суд закрытым будет,
Чтоб вся не ведала страна,
Что за слова жестоко судят,
Как в сталинские времена.
Вот говорят: томился Пушкин
В деревне... Мне б сейчас туда!
А тут – то тюрьмы, то психушка,
То воронки, то поезда!..
Что может быть неволи гаже?!.
Я пятый месяц жду суда.
Нет жизни мне, нет смерти даже, –
Есть нечто среднее – беда!
Не человек, а привиденье,
С подопытным животным схож,
Лишь здесь впервые выраженье
«В тюрьме томиться» ты поймешь!..
Но – «Завтра суд!» И в одиночке
Смешную книжку я читал,
И там, где автор ставил точки,
Я, вставив слово, хохотал.
И надзиратель, добрый лапоть,
Дивился смеху моему:
«Вам валерьянки не накапать?» –
«Не надо!» – прыснул я ему...
Спокоен не был – врать не буду;
Ладони – в точках огневых:
Под кожей мелкие сосуды
В тот день полопались на них...
Я сам, как огневая точка,
Пылал в тисках бетонных зла –
То не простая одиночка,
А очень тесная была.
Я до суда за трое суток
В неё был вжат. И всех притом,
Чтоб дух сломить, смутить рассудок,
Держали в ней перед судом.
Один на три неполных метра
И явно ниже потолок,
Окошко меньше – меньше света
И – душный воздуха глоток!..
...Мой суд, хоть «именем народа»,
Шёл за закрытыми дверьми.
Мне дать могли от полугода
До... (щедр наш кодекс!)... до семи!..
К тому ж за дерзкие ухмылки,
За непочтительный ответ
Могли пять лет карельской ссылки
Дать сверх семи тюремных лет!..
Ну что ж, «особо» я «опасный»!..
Спаси, Господь, и сохрани...
Не стоит злить судей напрасно,
Чтоб не «расщедрились» они!
А позади судейских кресел
С лицом, багровым, как кирпич
(Кто этакий портрет повесил?!),
На полстены темнел Ильич...
Он не такой, я в том уверен!
Верней, м о й Ленин не такой!
А это и х багровый Ленин
Над чёрным траурным судьей!..
Их «правосудия» основа,
Недоброй тяжестью лица
Портрет похож был на Хрущёва
В фальшивой маске Ильича.
Я сразу понял: против правил
Не просто он портретом был –
Он здесь повелевал и правил
И – боже! – даже говорил...
В анфас сидели молча судьи,
А справа – в профиль – прокурор,
Но рты, как мёртвые орудья,
Вели беззвучно разговор.
И за судей и прокурора
Портрет вопросы задавал
И даже строки приговора
Он по бумажке зачитал...
«Число сегодня-то какое? –
Вдруг на вожде застыл мой взгляд. –
Постой-постой!.. Двадцать второе
Апреля! – лучшая из дат!
Приговорили в день рожденья,
Да, в день рожденья Ильича! –
Пусть скажут: это – совпаденье! –
Нет, то и х Ленину свеча!..»
И вот меня ведут из храма
Фемиды... В коридоре – мать...
«Два с половиной дали, мама!..» –
«Дай, сын, тебя поцеловать!
Не много дали – пожалели...»
Не оттолкнул её конвой.
А на неё глядел и х Ленин –
Не наш – не материн, не мой.
-----
Продолжение – Глава восьмая. Русский генерал Шапошников.
http://www.stihi.ru/2018/04/12/10820