Той весной я решил навестить дальнюю тетушку. Я не был у нее уже несколько лет, все никак не мог собраться. А тут подошел случай, на службе выдалась передышка, и меня отпустили. До тетушки оставалось всего несколько верст, когда встречный прохожий сказал нам, что впереди дорогу размыло паводком, и лучше ехать кругом. Так и сделали. Не успели мы миновать центральную площадь, как разразилась жуткая гроза. Лошадь испугалась, дернулась в сторону и у нашей брички слетела какая-то часть. Кучер знал эти места и предложил остановиться на ночь в заброшенном доме на окраине города, поскольку без починки до тетушки нам было никак не дотянуть. Кое-как мы добрались до дома, причем большую часть пути тащили бричку буквально на себе. На месте кучер сразу же занялся ремонтом на заднем дворе, а я решил осмотреть дом. Стены его покосились, и хотя все еще оставались прочными, потемнели от сырости и одиночества. Пол местами провалился, а углы проросли мхом. Неуютно и мрачно было внутри. Много лет прошло с тех пор, когда музыка и смех доносились из его раскрытых окон. Улица, на которой притулился дом, по-видимому, когда-то шумная и оживленная, сейчас молчала и лишь грустно поблескивала кусочками неба, отражавшегося в окрестных лужах. Впрочем, я нашел дом вполне подходящим для ночлега и вернулся к моему спутнику, чтобы помочь ему в починке повозки. Через несколько часов оба мы, утомившись, устроились в одной из комнат, показавшейся нам посуше и почище, и провалились в глубокий сон.
Проснулся я от чьего-то тяжелого вздоха, обрушившегося на мое сознание. Я открыл глаза, в комнате было темно. Мой спутник крепко спал. Я решил, что мне это приснилось, но тут вздох повторился. Страх закрался в мое сердце, но любопытство оказалось сильнее. Старый рассохшийся пол поскрипывал, поддерживая мою решимость. Я отворил дверь, прошел по короткому, но чрезвычайно узкому коридору и очутился на кухне. Там было пусто, темно и тихо. Ругая себя за мнительность, я уже собрался вернуться в комнату, как вдруг из темноты раздался низкий, немного скрипучий голос:
- Садись, раз пришел.
Сердце мое бешено колотилось. Я сделал несколько шагов в темноту и возле печки на низенькой скамеечке увидел сухонького старичка с седой бородкой и мышиными глазами.
- Кто вы? – осторожно осведомился я.
Старичок окинул меня презрительным (как мне показалось) взглядом и пробормотал:
- Сядешь ты, наконец, или нет!
Я поспешил послушаться. К этому времени мой страх немного улегся, а любопытство усилилось чрезвычайно. К тому же старичок выглядел совершенно безобидным и очень старым.
- Звать тебя как?
- Дмитрий.
- Митька, значит, - дед усмехнулся в бороду. – Проездом здесь, али как?
- Проездом, - согласился я, - к тетке ехал, да бричка сломалась, решил здесь переждать непогоду. А вы кто?
- Дед Кузьма я. Дух этого дома.
- Дух?
Старичок снова усмехнулся, заметив недоумевающее выражение на моем лице:
- Что вытаращился? Нешто никогда про домовых не слышал? Или нянька сказок в детстве тебе не читала?
Я с трудом справился с удивлением. А дед произнес, будто услышав мои мысли:
- Не веришь... Думаешь, рехнулся старик на старости лет, несет, сам не ведает, что. Эх, малый, возможно, ты и прав. Только ведь двадцать лет уже ни одна живая душа не появлялась здесь! Не с кем слова молвить. А за порог мне хода нет. Да ты не думай, что я жалуюсь. Каждый получает то, что заслужил!
И такой печалью и тоской наполнились глаза деда, что я почувствовал острую необходимость помочь ему.
- Дед Кузьма, расскажите мне вашу историю, может, я смогу что-нибудь сделать!
- Вижу я, ты парень неплохой, пожалел старого домового. Ты, Митрий, сам того не ведая, сделал доброе дело, ведь по нашим законам я не могу начать рассказ, пока меня об этом не попросят.
Здесь дед Кузьма замолчал, еще раз окинул меня оценивающим взглядом, и, как видно, решив, что я ему подхожу в качестве слушателя, поманил к себе. Я пододвинул свой стул поближе к его скамеечке и приготовился слушать. Домовой вздохнул и начал рассказ.
«Много лет прошло, много воды утекло с той поры. Жила здесь семья: отец с матерью и дети. Трое их было: два сына и дочка. Жили в дружбе, в ладу. Родители воспитывали детей любя, но в строгости. И в хозяйстве у них все спорилось, и соседи хвалили. Признаюсь, лестно мне было на старости лет попасть в такой дом. Относились ко мне с уважением, с почестями. Сыновья смастерили вот эту скамеечку, а дочка-разумница, наполняя кринки молоком, всегда оставляла мне большую кружку, приговаривая: «Испей, дедушка Кузьма! Потешь себя молочком!» Так, рядком-ладком, шли года. Сыны выросли, женились и разлетелись по свету. Подошли года и меньшой дочки. Выросла Натальюшка красавицей, каких поискать. И вот в год, когда исполнилось ей осьмнадцать лет, посватался к ней кузнец Фрол. С детских лет росли они вместе, как березка рядом с кленом. Поверяли друг другу все тайны и тревоги. И пришло время, когда вспыхнула между ними яркая искра. Отец с матерью попечалились, как водится, для порядку, и стали к обряду готовиться. Дело было летом, а свадьбу решили играть на Покровки. И все прошло бы гладко да складно, да на беду об эту пору прибыл в наше захолустье новый помещик. Батька его помер, оставив сыну угодья в наших местах, дом каменный в городке, да наследство немалое. Был молодой барин чрезвычайно хорош собой, но в тех летах, когда уже подоспела пора обзаводиться семьей. Стал он кататься по гостям, да на смотрины. И в один из дней, направляясь в очередной дом, где была девица на выданье, заприметил она нашу Наталью. Запала она ему в душу, не вытравить, не выжечь. Заслал сватов, а она ему от ворот поворот: «Дескать, обручена уже, ваша милость, не извольте гневаться!» Но барин (Ильей Сергеичем прозывался) крут оказался, норовист. Стал выпытывать, с кем, да как, да когда свадьба. Люди добрые и указали на Фрола. Черная злоба заполнила тогда сердце барина. Как так, простой кузнец и встал ему поперек дороги. Ездил он к Фролу, даже предлагал денег, чтобы отступился он от Натальи, но тот вытолкал его из кузни почти взашей и ворочаться заказал. Кузнец в городе – человек уважаемый, без кузнеца город не город, село не село. За него все соседи – горой. Понял барин, что не сможет взять нахрапом, решил действовать по-другому. Прикинулся тихой лаской, уверил девушку, что отступился, а сам к отцу ее: «Дескать, так и так. Желаю быть вашим зятем. Желаю составить счастье вашей дочери». Лестно показалось отцу, что на его дитятко сам помещик заглядывается, но только ответил он по чести: «Я, мол, своей дочери не враг, ее воля, заставлять не стану». Раз ответил так, другой, третий, а помещик все ездит и ездит. Взыграло тут родительское самолюбие, да и барин уж больно сладкие картины рисовал. Помутнение нашло или что, не знаю, но только и я, старый, принял сторону барина. Знаешь ведь как, Митрий, всяк родитель хочет детям лучшей доли, а я нашу ласточку за внучку почитал. И вот сговорился барин с отцом Натальи, что увезет ее в другую губернию, где они и обвенчаются. Мать плакала, увещевала мужа, что дурное он задумал, что не простит его дитятко. Отец лишь рукой махнул: «Молчи. Дочь наша как принцесса жить станет, в любви и достатке. Потом сама спасибо скажет. Вот после ярмарки все и сладим. Наталье ни слова». Сказал и ушел собираться в дорогу. Каждый год ездил он на Нижегородскую ярмарку, не стал отменять и в этот раз. Но материнское сердце не камень, изнылось все, изболелось за дочку любимую, ненаглядную. Не выдержала мать, сказала Наталье про сговор отца с молодым барином. Испугалась ласточка, что выдадут ее замуж за нелюбимого, побежала к Фролу, рассказала ему обо всем. Кузнец, недолго думая, велел невесте собирать вещи. «Нечего ждать, убежим к моей тетке, пока твой отец на ярмарке. Там и обвенчаемся. А с венчанными нами он уже ничего сделать не сможет». На том и остановились. Наталья полетела домой снаряжаться в дорогу. Уговорились, как стемнеет, будет ждать ее Фрол у городских ворот. Вот тут-то и понесла меня нелегкая вмешаться. Домовой ведь призван хранить домашний очаг, и слово главы дома для него – закон. В-общем, не пустил я Наталью к жениху нареченному. Запер двери, закрыл ставни, а на нее с матерью нагнал сон глубокий. Двое суток спали они, пока не вернулся с ярмарки отец с новоявленным женихом. Фрол же, напрасно прождав Натальюшку, решил, что передумала она бежать с ним, и ушел из города. Но, видно, не суждено было ласточке выйти за нелюбимого. В ночь перед свадьбой убежала она из родительского дома, куда глаза глядят. Лишь на мгновение задержалась в сенях и прошептала: «Знаю, дед Кузьма, ты меня усыпил тогда. По сему не смей задерживать меня сейчас, не смей переступать через порог». Мудреная была девица, знала, что может остановить домового. Хотя я и не стал бы ей мешать. На мне вина, право слово. Ушла Натальюшка, и опустел дом. Отец опомнился, да поздно уж было. Следы любимой меньшой доченьки затерялись. Кто знает, может, и встретились они с Фролом где, может, и сладилось у них. Барин недолго погоревал, через месяц женился на купеческой дочке, взял большое приданое. Да и то, верно, дело молодое. Вот только говорили люди, что любви меж ними не было, так, одна маята. А родители Натальины не смогли жить здесь с виной на сердце, уехали к сыновьям. Я, было, собрался с ними, вот тогда и аукнулась сила девичьего запрета. По нашим законам, домовой не имеет права вмешиваться в жизнь людей, менять течение ее реки. А если уж случился грех, то тот человек должен простить непутевого духа. А мне прощенья дано не было. Где теперь Наталья, кто знает. А я до сих пор привязан к этому дому, и, как было сказано, «не смею переступать через порог». Вот так-то, Митька, бывает, когда не следуешь законам, определенным самой жизнью...»
Дед Кузьма замолчал, вынул откуда-то из недр печки трубочку, набил ее табаком и запыхтел. Я тоже молчал, обдумывая услышанное. Мое желание помочь старому духу только усилилось.
- Дед Кузьма, а как фамилия была у кузнеца?
- У Фрола-то? Кажись, Астафьев. А тебе зачем?
- Да так, есть одна задумка, может, смогу что-нибудь сделать!
На это Дед только махнул рукой. Мол, что ты можешь сделать по прошествии стольких лет.
Совсем скоро рассвело, и я, распрощавшись со старым домовым, отправился в дальнейший путь. Погостив с недельку у тетушки, я вернулся в Москву и решил во что бы то ни стало найти саму Наталью или кого-то из ее детей (если таковые имелись). С тем я предпринял одну интересную поездку в губернский центр, и, порывшись в архивах, на четвертый день поисков нашел в одной из церковных книг запись о венчании Натальи Стрешневой и Фрола Астафьева. В той же книге двумя годами позже значилась запись о рождении у сей пары дочери Елизаветы. Путем невероятных усилий я сумел раздобыть адрес Астафьевых и сразу же отправился к ним. К сожалению, Натальи и Фрола в живых не оказалось. Год назад оба они умерли от тифа. Дочь же их, Лиза, встретила меня приветливо, и хотя выслушала с большим недоверием, но все-таки согласилась отправиться в старый дом своей матери. Далее буду краток: Натальин запрет был снят, дед Кузьма обрел свободу и ушел куда-то, а Лиза вскорости стала моей женой. Вот так и закончилась старая история старого домового.
май 2007 года