Белый мускус, лилии и твои пьяные песни
в пабах,
когда родители в отъезде,
и нам друг друга мало.
Когда тонешь в наших историях про Элвиса и челки,
вельветовые пиджаки, молочные коктейли
с белым вином и кинофильмы.
Элвис поет: «только ты»,
но никто еще не сказал:
«я люблю». Но уже скоро, подожди.
И я кидаю тебя, как флер на свои \сливки с корицей\ плечи,
на кровать и продолжаю месить,
как тесто,
наши тела, промокшие родинки,
мурашки малиновые
\снежинки на трескающейся коже\.
Ссыпятся амбра, ваниль, Alpen Gold
из запаха твоих волос –
его можно в парфюмерию. Наш дождь
мокрым трамваем по венам глубоким
движется в такт моих к тебе сочетаний. На солнце
опять новые пятна, ты слышал?
Куришь Dunhill
\для меня –это дорого\,
тебе нравится Ахматова:
«Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой».
Твои руки, покрытые стразами
моих тебе неотвеченных звонков,
раскидали шали рыжих волос,
заплели в фужеры кожу:
мой любимый Bacardi Black;
и балерина на последнем вздохе
делает па между наших языков.
Твои пьяные рифмы в пабах и раскрытая я
на страницах все той же Ахматовой.
Как болели глаза
от просмотров в твои окна каждый час.
Я приходила после седьмой рюмки водки
настаивать полность.you себя.
Виной всему: вино,
осень, костлявые ночи,
когда мы резали друг друга. Напротив
сидят Элвис, Хендрикс и Кертис –
«Общество мертвых поэтов».
Меня ждет –неполитый кактус. Тебя –ужин, кома и дети.
Состоишь из стихов, бергамота,
я –из промокшей от твоего «только друзья», кожи.
И режутся кедры из глаз от запаха пудры
твоих черничных волос, я все помню:
они пахли ванилью, амброй, шоколадом.
А я все та же дура.
\прочитай Ульяну Тулину. Расскажешь потом –как тебе\
Штрихую тени на подушечках твоих пальцев,
родители еще в отъезде.
Может приедешь?
Будешь пить кофе, посыпая ресницы Пармезаном.
Оставлять свои поцелуи в моем горле,
приезжай же ко мне быстрее –заранее на скорой –
p.s. я свое сердце отдам тем, кто в нем нуждается,
а то оно получается, похоронено заживо.
24.10.09. 2:13