Теплоходы твоих худеньких плеч
провожают меня до конечной –поцелуев тонких. Навесь
на меня свои простуженные руки –
от декабря, со мной разлуки.
И не впадай в пространство слов –
им верить все равно нельзя. Как скоро
увижу вновь я тот мотив
твоих срисованных ключиц
с иконы или бога –все равно.
Я зазубрю их каждый вздох.
Включать им на ночь «Амели»
и стряхивать, как пыль, с них грязь
чужих мизинцев
буду.
Пожалуйста, оставь себя во мне: на утро,
хотя бы чашечку.
Выплескивай меня к себе на плечи,
такие худенькие плечи.
Я буду рвать на них свои неровности, черты,
всю некрасивость талии
и угловатость мыслей ранним утром
о тебе.
Промокшим принцем чей –то повести,
которую не приняли всерьез,
сползу с ключиц по теням твоих изогнутых ресниц
и прямо в душу.
Буду есть там груши.
Трогать белую, как свадебные кружева,
твою изнеженную кожу
и капать никотином
чьих-то Dunhill и Davidoff
на подоконники усталых длинных пальцев.
Я так и не остыла. Взять бы,
да вытряхнуть тебя
из своей нежности:
вся в грязных пятнах.
Твои подснежники случайных поцелуев
цветут во мне. Не расцветают.
Теки внутри прохладным маем,
субмариной.
Я завтра стану чаем: эрл грей, в твоем искусном мире –
его б на выставку
или над кроватью. Сколько милей
выпью,
пока еду к тебе уставшим другом. Ненавижу
спать сейчас –ведь только ты там.
Только будь там. Соль я ссыплю
с простыней –к тебе на плечи,
такие худенькие плечи.
Ты, мон амур, свой острый профиль
забыла снять
с изгибов моих снов и весен.
27.10.09