Когда-нибудь выпьешь и вспомнишь эту тюрьму.
Сквозь людей продираясь в кромешном дыму.
Пахнет раскормленной печкой в плену
У холодного климата. Поезд на Колыму.
Рассказывал дядя, – возили людей на задворки
Истины, совести, мира, страны. На полках
По три человека до самого потолка.
В вагон уместить – два с половиной полка.
Мой дед выпивал, вспоминал институт МВД
По-теперешнему. Раньше: «Хорошо – не бордель».
Бабушка, бледнее самого белого мела,
Рассказывала о вкусном военном хлебе.
Папа людей из огня спасал и пахнул костром,
И никогда не рассказывал нам ни о чем.
У брата пальцы срослись, и сварилась душа.
А я... Ничего не знаю и знать не хочу ни черта.
Мама моя не вспомнит меня. Я не помню ее.
Хоть упейся, нажрись, забудься пьяненьким сном.
Нет памяти – нет человека. Я не рождалась на свет.
Делайте вид, что меня просто-напросто нет.
Когда-нибудь выпьешь и вспомнишь эту тюрьму.
Большую Россию, непонятную никому.
В ней леса будто степи, озера – моря, а реки
Песни поют и с каждым болтают, как человеки.
В ней клеток на каждую клетку любого тела.
Страна кристаллических решеток графита и мела.
Чуть-чуть и – алмаз. Чуть-чуть – и степная воля.
Как в автобусе у окна, и непременно – стоя.