осень натягивает марлю на губы и горло,
жмется и воет, прижавшись к стеклу,
ломает кости, срывает тугие затворы
//ей это совсем не к лицу//
а я говорила, мама
я говорила тебе, что станет так больно-странно,
так беспричинно грустно и сыро...
пакуй теперь свои чемоданы,
и вкалывай мне этот чертов май
//внутривенно-подкожно-мышечно//
так, словно я дохлый февраль
с его этой вечной никчемной простудой,
тягучестью трассовых линий- мокрых
ленивыми рельсами электричек...
и я бы вырвала лишь запах булочных
таких несказанно родных и близких...
…..
от твоих рук кожа липкая/солоноватая
ты все бьешься в стекло, губами воздух хватаешь,
мама, впусти ее…хотя бы одним воспоминанием,
хоть небольшими порциями вдохов…
так всегда смотрят, когда сильно хотят,
что-то сказать, когда тишину еле слышно,
затягиваются и так долго глазами
едят…едят…
вместе с покалыванием в позвонках и мышцах.
такая я у тебя странная что ли…
что холодею от этих взглядов,
но мне сказали, что так смотрят,
когда очень любят, в самое сердце зрачками…
прости меня, но я предпочту
остаться с ней
навсегда…
ма, я помню, когда он уходил,
то смотрел, как вот этот февраль,
то есть даже почти не в глаза-в стену,
я помню, как он говорил «прощай»,
так говорят, когда даже не стыдно,
когда никого/ничего не жаль…
так смотрят, когда курят пятую,
дым выпуская в асфальт…