маме
Крым в октябре ещё приветлив,
ещё не весь убрали виноград,
и мощи вишен держатся на ветвях,
орешник облетает в лад
с акациями, вопреки плюс двадцати
в прогнозе вещунов
метеослужбы радиосети.
Уход листвы от теплоты стволов
и утоливших соков. Воробей
лоснится сытостью в шиповнике под солнцем,
глядящем из - под тучи - ниобеи
на алые плоды, на то, как бьётся
о землю, лопаясь, увесистый каштан
со сладкой шоколадной сердцевиной,
как я стою и трогаю платан,
уже наполовину мёртв, наполовину -
в пред - верьи радости и за порогом грусти
лишь от того, что дышит мне в лицо теплом
октябрь и, прижимая к сердцу, не отпустит,
и пальцем не грозит, мол, поделом,
за всё тебе моё пустое братство,
красивая, прохладная учтивость, -
но безвозмездно отдаёт богатства,
мне, будто сирому - безродному, как милость:
распущенные косы юных ив
и груди обнажённых облаков,
и девство синевы, а я, ни будь ленив,
давно б уж с ними, верно, был таков, -
увлёк их в менуэт или ту-стэп,
украткой кудри милых теребя,
да загляделся, как полуживая степь
вздыхает в ожидании дождя.
* * *
Что это всё в сравненье с табуретом,
сработанным на совесть в оны лета
прапрадедом себе из досок,
сколоченных гвоздями "сотка ", -
он искренне не знает лоска,
но весь из тонких очертаний соткан
скуделью памяти, - на нём, титан
растапливал мой дед Иван
во славу чистоты семейства.
И я, мальчишка, проникал в сарай
к поленнице и ждал священнодейства ,
носил дрова, раскалывал щепу,
а дед прикуривал и, поджигая край
газеты, ворчал и пел, садясь на табурет,
дымок цигарки уплывал в трубу. . .
тому уже минуло столько лет,
и так давно титана в доме нет,
но, как прежде пахнет сталинский подъезд,
нет тяги и глаза дымок титана ест.
* * *
Алушта поздней осенью, в тумане,
на перевале - облака да сирь
укутали открывшиеся раны
на склонах Чатырдага и скалу
Марии, деревушку и фонарь, и мой
маршрут с охапкой старых лир,
забывших привкус звука.
Маршрут от ресторана на углу
в кофейню с приторной едой
и гнусным кофе. Глухо
шипит бездельница - волна,
как призрак неушедшей жизни
мистического тела, где до дна
веселье исчерпала глубина.
Здесь увяданье бродит по аллеям
и пальмы трогает, и кушает инжир,
и греет одиночество в корчме
вблизи камина (там есть камин! ).
Тут согревает пальцы чашка кофе
и губы - сигаретный дым,
и, с одиночеством повздоривший павлин,
в который раз сойдётся на ничьей
и улыбнётся, отхлебнув из штофа
с Массандрой, съёжившись под взглядом фонарей
при встрече с дальним родичем из Тулы,
с давно уже забытым человеком.
Туман всё спишет: всякую хандру
и прочее, а бесшабашный ветер
погонит к дому силуэт сутулый,
притащит холод, морось поутру,
туман развеет, даже не заметив,
оставит сучья, иглы, скалы, ширь
и взмах ресниц, открывшихся навстречу
пустыне утра, в первозданный мир
из болей сновидений человечьих.
* * *
Последний раз лет двадцать уж тому -
ловились ящурки в подстриженной траве,
их домом был густой кустарник - буксус.
* * *
Бродить по улицам, где некогда был счастлив,
декоративной набережной, где
теперь окаменевшая, душа была во власти
радости и отражалась облаком в воде,
насильно окультуренной, Салгира.
Обман ли память? - блик на клумбе флоксов,
как оправдание творенья мира,
меня, несущего себя, куда придётся,
вот, например, на Лестницу Любви, -
её так звали романтические предки, -
там и теперь вполне роскошный вид,
вот только прозвище едва - ли метко.
Для достоверности, несётся на руках
на самый верх её бесценная особа
и там лобзается, увы, на риск и страх.
(О, Господи, откуда столько злобы!)
Неаполь Скифский - пастбище овец.
Закат старух - татарские теснины.
Тускнеют ритмы гаснущих сердец
и память о мужьях в домах из глины
и ноздреватого ракушечника. Ивы
не плачут более, а тихо шелестят
приятной желтизной на фоне синем,
глядятся в лужи и себя не бередят
избытком скорби. Тут, меж кипарисов,
когда - то шли родители, обнявшись,
в глазах друг друга раскрывали выси
по листьям шли, как и теперь опавшим,
и лица подставляли поцелуям солнца,
и поцелуям губ, и звёзд, и глаз,-
уж где - то были выкованы кольца,
сплетающие их, но на короткий час.
В погожий день прохладный даль прозрачна, -
увидел дальше б, да кругом холмы,
халупы новомодные, невзрачных
оттенков засыхающей халвы.
* * *
Крым. Октябрь 1992